Такси остановилось.
— Улица Монмартр, 22, — сказал Даниель. — Поставьте, пожалуйста, эту корзину рядом с собой.
Движение такси его убаюкивало. Ему даже больше не удавалось презирать себя. Потом его опять охватил стыд, и он снова начал видеть себя со стороны: это было невыносимо. «Ни целиком, ни частями», — горько подумал он. Когда он взял бумажник, чтобы заплатить шоферу, то с радостью отметил, что кошелек раздут от банкнот. «Добывать деньги, да. Это я умею».
— Вот вы и вернулись, месье Серено, — сказала консьержка, — только что кто-то к вам поднялся. Один из ваших друзей, высокий, вот с такими плечами. Я ему сказала, что вас нет, а он мне: «Что ж, я ему суну под дверь записку».
Она посмотрела на корзинку и вскрикнула:
— Но вы принесли назад своих милашек!
— Увы, мадам Дюпюи, — сказал Даниель, — может, это и глупо, но я не смог с ними расстаться.
«Это Матье, — подумал он, поднимаясь по лестнице, — ничего не скажешь, вовремя свалился». Он был рад возможности ненавидеть другого.
Матье он встретил на площадке четвертого этажа.
— Привет, — сказал тот, — я не надеялся тебя увидеть.
— Я ходил гулять с кошками, — пояснил Даниель. Он, к собственному удивлению, ощутил в себе некую теплоту.
— Зайдешь? — поспешно спросил он.
— Да. Хочу попросить тебя об одной услуге. Даниель бросил на него быстрый взгляд и заметил, что у Матье землистое лицо. «У него чертовски озабоченный вид», — подумал он. Ему захотелось помочь Матье. Они поднялись. Даниель вставил ключ в замочную скважину и толкнул дверь.
— Проходи, — сказал он. Он слегка коснулся плеча Матье и сразу же отдернул руку. Тот вошел в комнату и сел в кресло.
— Я ничего не понял из того, что говорила консьержка, — сказал он. — Она утверждала, что ты повез своих кошек к сестре. Ты что, помирился с сестрой?
Внезапно в Даниеле что-то заледенело.
«Какую он скроил бы физиономию, если б узнал, откуда я пришел?» Без всякой симпатии он смотрел в рассудительные и пронизывающие глаза своего друга: «Да, это правда, он совершенно нормальный». Даниель почувствовал, что отделен от него пропастью. Он засмеялся.
— Ах, да! К сестре… это было невинное вранье, — сказал он. Он знал, что Матье не будет настаивать: у того была досадная привычка считать Даниеля фантазером, и он никогда не старался выяснить, что толкнуло его на очередную ложь. И действительно, Матье покосился на корзину с недоуменным видом и замолчал.
— Ты позволишь? — спросил Даниель.
Он почувствовал себя удивительно сухим. У него было только одно желание — как можно скорее открыть корзину: «Что это за капля крови?» Он стал на колени, думая:
«Сейчас они вцепятся мне в лицо», — и он наклонил лицо над крышкой так, чтобы оно было в пределах их досягаемости. Он думал, отпирая замок: «Маленькое неприятное происшествие ему не повредит. На время оно заставит его потерять благодушие и степенный вид».
На время оно заставит его потерять благодушие и степенный вид». Поппея рыча выскочила из корзины и скрылась в кухне. Вышел, в свою очередь, Сципион: он сохранил достоинство, но не был спокоен. Он прошел размеренным шагом до шкафа, украдкой огляделся, потянулся и проскользнул под кровать. Мальвина не шевелилась. «Она ранена», — подумал Даниель. Она лежала на дне корзины распластанная. Даниель поднял пальцем ее за подбородок и насильно приподнял голову: она получила хороший удар когтями по носу, левый глаз был закрыт, но крови не было. На мордочке чернела корочка, а вокруг нее шерсть была жесткой и клейкой.
— Что случилось? — спросил Матье. Он привстал и вежливо посмотрел на кошку. «Он считает меня смешным, потому что я вожусь с кошкой. Ему бы показалось совершенно естественным, если бы я возился с ребенком».
— Мальвину сильно поранили, — объяснил Даниель. — Наверняка ее исцарапала Поппея, она невыносима. Извини, мой дорогой, подожди минутку, пока я окажу ей помощь.
Он подошел к шкафу, взял оттуда пузырек арники и пакет ваты. Матье следил за ним глазами, не говоря ни слова, затем стариковским жестом провел рукой по лбу. Даниель начал промывать Мальвине нос. Кошка слабо отбивалась.
— Будь хорошей, — промолвил Даниель, — будь умницей. Ну же! Ну!
Он считал, что всячески раздражает Матье, и это ему придавало усердия. Но когда он поднял голову, то увидел, что Матье мрачно смотрит в пустоту.
— Извини, дорогой, — сказал Даниель самым проникновенным голосом, — еще минутку. Необходимо вымыть животное, знаешь, они мгновенно подхватывают инфекцию. Ты не сердишься? — добавил он, искренне улыбаясь ему. Матье вздрогнул и засмеялся.
— Продолжай, продолжай, — сказал он, — только отведи свои бархатные глаза.
«Мои бархатные глаза!» Превосходство Матье было отвратительным: «Он думает, что знает меня, он говорит о моих фантазиях, о моих бархатных глазах. Он меня совсем не знает, но его забавляет вешать на меня ярлыки, как будто я неодушевленный предмет».
Даниель сердечно рассмеялся и заботливо вытер голову Мальвине. Она закрыла глаза, вид ее выражал экстаз, но Даниель знал, что она страдает. Он легонько шлепнул ее по заду.
— Ну вот, — сказал он, поднимаясь, — завтра все пройдет. Но, знаешь, Поппея хорошо царапнула ее когтями.