— Даниель, вы меня освободили. Я… я не решалась никому на свете в этом признаться, в конце концов я стала считать свое желание преступным.
Она с тревогой посмотрела на него.
— Вы не считаете это преступным? Он не мог удержаться от смеха:
— Преступным? Но это же какое-то извращение, Марсель! Вы считаете свое желание преступным, тогда как оно абсолютно естественно?
— Нет, я имею в виду другое: преступным по отношению к Матье. Это похоже на разрыв соглашения.
— Нужно честно с ним объясниться, вот и все. Марсель не ответила, казалось, она что-то проворачивала в уме. Внезапно она страстно сказала:
— Если б у меня был ребенок, клянусь вам, я бы не позволила ему загубить свою жизнь, как я загубила свою!
— Вы не загубили свою жизнь.
— Загубила!
— Нет, Марсель. Еще нет.
— Да! Я неудачница, я никому не нужна.
Он не ответил. Это было сущей правдой.
— Матье я не нужна. Если я умру… он не будет слишком горевать. Вы тоже, Даниель. Да, у вас есть привязанность ко мне, возможно, это для меня самое дорогое на свете. Но я вам не нужна. Это вы мне нужны.
Отвечать? Возражать? Нужно быть настороже: Марсель, казалось, впала в один из своих приступов циничного ясновидения. Даниель, не говоря ни слова, взял ее за руку и многозначительно сжал ее.
— Ребенок, — продолжала Марсель. — Ребенок, да, вот кому я буду нужна.
Он погладил ее руку.
— Вот это и нужно сказать Матье.
— Нет, я не смогу.
— Но почему?
— Я связана. Я буду ждать, когда он заговорит об этом сам.
— Но вы же хорошо понимаете, что сам он никогда не заговорит: он об этом просто не думает.
— Но почему? Вы же об этом подумали.
— Ну, не знаю…
— Что ж, значит, все останется, как есть. Вы нам одолжите денег, и я пойду к врачу.
— Но вы не можете так поступить, — резко вскрикнул Даниель, — не можете!
Он вдруг остановился и недоверчиво посмотрел на нее: ситуация вынудила его к этому глупому выкрику. Эта мысль привела его в оцепенение, он ненавидел себя за то, что потерял над собой контроль. Он поджал губы и, подняв брови, придал своим глазам ироничное выражение; лучше бы ее не видеть: она ссутулилась, руки безвольно повисли вдоль тела; она ждала, измученная и безропотная, и она так будет ждать долгие годы, до самого конца. Он подумал: «Это ее последний шанс!»; так он недавно думал о себе. Между тридцатью и сорока годами люди разыгрывают свой последний шанс. Она будет играть и проигрывать; через несколько дней она будет только воплощенным тучным несчастьем. Необходимо этому помешать.
— А если я сам поговорю с Матье?
Его всего затопила мутная жалость. Он не испытывал ни малейшей симпатии к Марсель, более того, она вызывала у него глубокое отвращение, и все же он не мог избавиться от неодолимой жалости. Он пошел бы на все, только бы от нее освободиться. Марсель подняла голову, вероятно, она сочла его безумным.
— Поговорить с ним? Вы? Но, Даниель! Это невозможно!
— Можно сказать ему… что я вас случайно встретил…
— Но где? Я ведь никуда не выхожу. Но даже если это допустить, разве я стала бы ни с того ни с сего вам об этом рассказывать?
— Нет. Конечно, нет…
Марсель положила руку ему на колено.
— Даниель, прошу вас, не вмешивайтесь. Я зла на Матье, ему не следовало вам рассказывать.
Но Даниель не уступал:
— Послушайте, Марсель. Знаете, как мы поступим? Просто скажем ему правду. Я скажу ему: ты должен нам простить одну маленькую тайну, мы с Марсель втайне от тебя иногда видимся.
— Даниель! — умоляюще вскричала Марсель. — Не нужно. Не хочу, чтобы вы говорили с ним обо мне. Ни за что на свете я не хочу выглядеть женщиной, предъявляющей какие-то претензии. Он должен все понять сам. — Она добавила с видом добродетельной супруги: — И потом, знаете, он мне никогда не простит, что я от него это утаила.
Мы ведь друг другу говорим все.
Даниель подумал: «Вот это да!» Но смеяться ему не хотелось.
— Но я не стану говорить от вашего имени, — заверил он, — я ему скажу, что видел вас, что у вас был измученный вид и что все не так просто, как он полагает. Пусть он думает, что все это идет от меня.
— Нет, я не хочу, — упрямо сказала Марсель. — Не хочу.
Даниель с жадностью посмотрел на ее плечи и шею. Это глупое упрямство злило его; он хотел его одолеть. Он был одержим безобразным желанием: подавить это сознание, рухнуть вместе с ним в пропасть унижения. Но то был не садизм: нечто более чувственное, влажное, плотское. Это скорее была доброта.
— Так нужно, Марсель, так нужно. Посмотрите на меня! Он взял ее за плечи, его пальцы погрузились в теплое масло.
— Если я с ним не поговорю, вы ему никогда ничего не скажете, и… все будет кончено, вы будете жить рядом с ним, затаив зло, и в конце концов его возненавидите.
Марсель не ответила, но по ее надутому, обиженному виду он понял: она сдается. И все-таки она повторила:
— Нет, я не хочу.
Он отпустил ее.
— Если вы не позволите мне действовать, я буду долго на вас сердиться. Вы собственными руками испортите себе жизнь.
Марсель поводила ногой по коврику.
— Нужно… нужно сказать ему нечто неопределенное, — сказала она, — просто чтобы навести его на мысль.
— Безусловно, — сказал Даниель. И подумал: «Как же, рассчитывай!» Марсель досадливо поморщилась.