«Быть как… — быть склонным к… Оборот, обиходный и поныне. Пример: «Кюре звенел, как колокол». Переводится: «Кюре был склонен к шуткам». Говорят также:
«Быть из…» — «быть кем-то»… Пример: «Он из мужелюбов», т. е. он гомосексуалист. Это речение первоначально употреблялось на юго-западе Франции». Следующие страницы не были разрезаны. Борис бросил читать и засмеялся. Он с наслаждением повторил: «Кюре звенел, как колокол». Потом вдруг посерьезнел и начал считать: «Раз! Два! Три! Четыре!» — в то время как строгая и чистая радость усилила его сердцебиение.
Чья-то рука легка ему на плечо. «Я пропал, — подумал Борис, — но они поторопились, пока что у них нет никаких доказательств». Он медленно и спокойно обернулся. Это был Даниель Серено, друг Матье. Борис видел его два-три раза и находил великолепным; у него был вид настоящего пройдохи.
— Здравствуйте, — сказал Серено, — что читаете? У вас такой зачарованный вид.
На сей раз пройдохой он не выглядел, но все равно его следовало остерегаться: по правде говоря, он казался даже слишком любезным, должно быть, задумал какой-то гнусный фортель. Как нарочно, он застал Бориса листающим словарь жаргона, это, бесспорно, дойдет до ушей Матье, который будет над ним подтрунивать.
— Я зашел по пути, — натянуто ответил он. Серено улыбнулся; он двумя руками взял фолиант и поднес его к глазам; видимо, он был слегка близорук. Борис восхитился его непринужденностью: обычно те, кто листает книги, стараются оставить их на столе из страха перед частными детективами. Но было очевидно, что Серено считал для себя все дозволенным. Борис сдавленно, изображая безразличие, пробормотал:
— Это любопытный опус…
Серено не ответил: казалось, он погрузился в чтение. Борис разозлился и подверг его строгому изучению. Но, по совести говоря, Серено был безукоризненно элегантен. Пожалуй, в этом костюме из почти розового твида, в льняной рубашке, в желтом галстуке была какая-то намеренная дерзость, и она Бориса немного шокировала. Борис любил строгую и немного небрежную элегантность. Но в конце концов ансамбль был безупречным, хоть и излишне нежным, как свежее масло. Серено расхохотался. У него был теплый и приятный смех, кроме того, Борис счел Даниеля симпатичным, потому что он, смеясь, широко открывал рот.
— «Быть из мужелюбов!» — просмаковал Серено.
— «Быть из мужелюбов!» Это находка, при случае я ею воспользуюсь.
Он положил книгу на стол.
— Вы из мужелюбов, Сергии?
— Я… — промямлил Борис.
— Не краснейте, — сказал Серено, и Борис почувствовал, что стал пунцовым, — будьте уверены, что ни о чем предосудительном я не подумал. Я умею узнавать тех, кто «из мужелюбов» (это выражение явно его забавляло), — их движения имеют вялую округлость, в природе которой невозможно ошибиться. Вы другое дело, я наблюдал за вами и был очарован: ваши движения грациозны, хоть и несколько угловаты. Должно быть, вы очень ловки.
Борис внимательно слушал Серено: всегда интересно слушать, как кто-то рассказывает, каким он вас видит. Кроме того, у Серено был очень приятный низкий голос. Глаза его смущали: поначалу кажется, что они полны нежности, но если вглядеться, замечаешь в них нечто жестокое, почти маниакальное. «Он хочет подшутить надо мной», — подумал Борис и насторожился. Его подмывало спросить у Серено, что он имеет в виду под «угловатыми движениями», но он не осмелился, подумав, что лучше как можно меньше говорить; к тому же под этим настойчивым взглядом он чувствовал, как в нем зарождается странная, приводящая в смущение покорность, что ему хотелось встряхнуться, чтобы избавиться от этой томной покорности. Он отвернулся, наступило томительное молчание. «Он меня примет за дебила», — покорно подумал Борис.
— Вы, кажется, изучаете философию? — спросил Серено.
— Да, философию, — с готовностью ответил Борис. Он был рад, что представился предлог прервать молчание. Но в этот момент часы Серено пробили один раз, и Борис оцепенел от ужаса. «Четверть девятого! — впадая в панику, подумал он. — Если он сейчас не уйдет, все пропало». Книжный магазин Гарбюра закрывался в половине девятого. Но Серено, казалось, и не собирался уходить. Он сказал:
— Признаться, я ничего не смыслю в философии. В отличие от вас, естественно…
— Да, кажется, я немного в ней разбираюсь, — сказал Борис, чувствуя себя как на угольях.
Он подумал: «Наверно, я веду себя невежливо, но почему он не уходит?» Впрочем, Матье его предупреждал: Серено всегда появляется в самый неподходящий момент, это одно из проявлений его демонической натуры.
— По-моему, вы это любите, — сказал Серено.
— Да, — согласился Борис, чувствуя, что снова краснеет. Он терпеть не мог говорить о том, что любит: это так бесстыдно. У него создалось впечатление, что Серено об этом догадывается и неделикатность его нарочита. Серено пронзительно посмотрел на него.
— А почему?
— Не знаю, — буркнул Борис. Это было правдой: он и в самом деле не знал. Однако он очень любил философию. Даже Канта.
Серено улыбнулся.
— Во всяком случае, сразу видно, что эта любовь идет не от головы, — сказал он.
Борис было ощетинился, но Серено живо добавил: