— Поппея? Вот злюка, — сказал Матье с отсутствующим видом.
Внезапно он сказал:
— Марсель беременна.
— Беременна!
Удивление Даниеля длилось недолго, он боролся с неудержимым желанием рассмеяться. «Вот оно что! Вот оно что! Мало того, что это существо ежемесячно писает кровью, оно еще и плодовито, как скат». Он с отвращением подумал, что сегодня вечером увидит ее. «Интересно, хватит ли у меня выдержки коснуться ее руки».
— Я чертовски озабочен, — с рассудительным видом сказал Матье.
Даниель посмотрел на него и сдержанно проговорил:
— Я тебя понимаю.
Потом поспешно повернулся к нему спиной под предлогом, что ему надо поставить пузырек с арникой в шкаф. Даниель боялся расхохотаться ему в лицо. Он начал думать о смерти матери, в подобных ситуациях это всегда успокаивало. Он отделался двумя-тремя конвульсивными подергиваниями. За его спиной Матье продолжал рассуждать:
— Главное, это ее унижает, — сказал он. — Ты нечасто ее видел, ты не можешь себе представить, какая это Валькирия. Валькирия в спальне, — без злости сказал он. — Для нее это ужасное падение.
— Да, — сказал участливо Даниель, — но для тебя тоже немногим лучше: как бы ты ни старался, теперь она должна вызывать у тебя отвращение. Я знаю, у меня это убило бы любовь.
— У меня больше нет любви к ней, — сказал Матье.
— Нет?
Даниель был сильно удивлен, он навострил уши: «Сегодня вечером будет драка». Он спросил:
— Ты ей об этом сказал?
— Конечно, нет.
— Почему «конечно»? Нужно, чтоб она об этом знала. Ты ее…
— Нет. Я не хочу ее бросать, если ты это имеешь в виду.
— Но тогда как?
Даниель сильно развеселился. Теперь он спешил увидеть Марсель.
— А никак, — ответил Матье. — Тем хуже для меня. Не ее вина, что я ее больше не люблю.
— А что, разве твоя?
— Да, — коротко сказал Матье.
— Ты будешь тайно приходить к ней и…
— Ну, разумеется.
— Так вот, — сказал Даниель; — если ты надолго затянешь эту игру, ты ее в конце концов возненавидишь. У Матье был угрюмый и упрямый вид.
— Я не хочу причинять ей страданий.
— Ну, раз ты предпочитаешь принести себя в жертву… — равнодушно сказал Даниель. Когда Матье начинал корчить из себя квакера, Даниель его ненавидел.
— А что я теряю? Я буду ходить в лицей, по-прежнему встречаться с Марсель. Буду писать по новелле каждые два года. Именно так я поступал до сих пор. — Он добавил с горечью, которой Даниель у него дотоле не замечал: — Я воскресный писатель. Однако, — продолжал он, — я привязан к ней, меня крайне огорчило бы, если бы я не смог видеть ее. Для меня это почти семейные узы.
Наступило молчание. Даниель сел в кресло напротив Матье.
— Мне необходима твоя помощь, — сказал Матье. — У меня есть адрес, но нет денег. Одолжи мне пять тысяч.
— Пять тысяч… — неуверенно повторил Даниель. Его набитый бумажник был спрятан во внутреннем кармане, бумажник свиноторговца, достаточно было открыть его и взять пять купюр. Матье раньше часто помогал ему.
— К концу месяца я верну тебе половину, — сказал Матье, — а потом, четырнадцатого июля, — вторую, тогда я получу жалованье сразу за август и сентябрь.
Даниель посмотрел на землистое лицо Матье и подумал: «Этот фрукт ужасно расстроен». Потом он подумал о кошках и почувствовал себя безжалостным.
— Пять тысяч франков! — проговорил он виновато. — Но у меня их нет, старик, очень сожалею.
— Но ты же мне на днях сказал, что скоро провернешь одно дельце.
— Увы, старичок, — сказал Даниель, — дельце оказалось липой; ты ведь знаешь, что такое биржа. К тому же все просто: у меня полно долгов.
В голос он не вложил слишком много искренности, потому что вовсе не желал убедить Матье. Но, когда увидел, что тот ему не верит, разъярился: «Пусть он катится к чертовой матери! Он считает себя таким проницательным, он воображает, будто видит меня насквозь, спрашивается, почему я должен ему помогать: пусть стреляет деньги у себе подобных». Что было невыносимо, так это его нормальный глубокомысленный вид, который Матье не терял даже в скорби.
— Ладно! — с горячностью сказал Матье. — Ты правда не можешь?
Даниель подумал: «Как он настаивает, должно быть, серьезно нуждается в деньгах».
— Конечно, правда. Очень сожалею, старик.
Сконфуженность Матье его стесняла, но это было не так уж неприятно: впечатление такое, будто вывернул ноготь. Даниель очень любил двусмысленные ситуации.
— Тебе срочно нужно? — спросил он участливо. — Ты не можешь обратиться к кому-нибудь другому?
— Знаешь, мне не особенно хотелось бы беспокоить Жака.
— А ведь правда, — немного разочарованно сказал Даниель, — есть еще твой брат. Тогда можешь быть уверен, что деньги у тебя будут.
Матье выглядел обескураженным.
— Сомневаюсь. Он вбил себе в голову, что одолжить мне хотя бы су — значит оказать дурную услугу.
Он вбил себе в голову, что одолжить мне хотя бы су — значит оказать дурную услугу. «В твоем возрасте, — говорит он мне, — пора быть независимым».
— Ну, тогда он тебе точно одолжит, — со всей прямотой заявил Даниель. Он медленно высунул кончик языка и с удовлетворением стал облизывать верхнюю губу: с самого начала он сумел найти тон напускного и лихого оптимизма, который приводил собеседника в ярость.