— Кто здесь? — спросила Лола.
Голос был слабый, но злой. Матье затрепетал с головы до пят. «Этот идиот Борис!» — подумал он.
— Это я, Матье.
Наступило долгое молчание, потом Лола спросила:
— Который час?
— Без четверти одиннадцать.
— У меня болит голова, — сказала Лола. Она натянула одеяло до подбородка и застыла, не сводя глаз с Матье. У нее все еще был вид покойницы.
— Где Борис? — спросила она. — Что вы здесь делаете?
— Вы были больны, — поспешно объяснил Матье.
— Что со мной было?
— Вы застыли с широко открытыми глазами. Борис с вами разговаривал, вы ему не отвечали, и он испугался.
Казалось, Лола не слышала. Внезапно она саркастически засмеялась, но тут же осеклась.
— Он решил, что я умерла? — с трудом проговорила она.
Матье не ответил.
— А? Ведь так? Он решил, что я умерла?
— Он испугался, — уклончиво сказал Матье.
— Уф! — выдохнула Лола.
Снова наступило молчание. Она закрыла глаза, подбородок ее дрожал. Казалось, она делала отчаянные усилия, чтобы взять себя в руки. Не открывая глаз, она сказала:
— Дайте мою сумочку: она на ночном столике.
Матье протянул ей сумочку: она вынула пудреницу и с отвращением посмотрела на свое лицо.
— И правда, у меня вид покойницы, — сказала она.
Она с усталым вздохом положила сумочку на кровать и добавила:
— Впрочем, большего я не стою.
— Вы себя скверно чувствуете?
— Довольно скверно. Но мне знакомо это состояние, к вечеру пройдет.
— Вам что-нибудь нужно? Хотите, я позову врача?
— Нет. Успокойтесь. Значит, вас послал Борис?
— Да. Он был ошеломлен.
— Он внизу? — чуть приподнявшись, спросила Лола.
— Нет… Я… я был в кафе на Домской набережной, понимаете, он меня там встретил. Я тут же взял такси и примчался сюда.
Голова Лолы упада на подушку.
— Все-таки спасибо.
Она начала смеяться. Смех был задыхающийся и мучительный.
— Короче говоря, ангелочек сдрейфил. Недолго думая он смылся. А вас сюда прислал, чтобы вы убедились, действительно ли я умерла.
— Лола! — сказал Матье.
— Да ладно, — отрезала Лола, — только не надо трепотни.
Она закрыла глаза, и Матье подумал, что сейчас она потеряет сознание. Но через несколько секунд она суховато проговорила:
— Скажите ему, чтоб не тревожился. Я вне опасности. Эти недомогания случаются, когда я… Короче, он знает почему. Немного сдает сердце. Скажите ему, чтоб он сейчас же пришел сюда. Я его жду. Я буду здесь до вечера.
— Договорились, — сказал Матье. — Вам действительно ничего не нужно?
— Нет, сегодня к вечеру я поправлюсь и буду петь.
Она добавила:
— Со мной еще не покончено.
— Тогда до свиданья.
Я его жду. Я буду здесь до вечера.
— Договорились, — сказал Матье. — Вам действительно ничего не нужно?
— Нет, сегодня к вечеру я поправлюсь и буду петь.
Она добавила:
— Со мной еще не покончено.
— Тогда до свиданья.
Он направился к двери, но Лола позвала его. Она умоляюще сказала:
— Пообещайте, что вы заставите его прийти. Мы… мы немного поспорили вчера вечером, скажите ему, что я на него не сержусь, что ни о чем таком не будет и речи. Но пусть он придет! Умоляю вас, пусть он придет! Мне невыносима мысль, что он считает меня мертвой.
Матье был растроган. Он сказал:
— Понятно. Я его пришлю.
Он вышел. Пачка писем во внутреннем кармане тяжело давила на грудь. «Ну и физиономия у него будет! — подумал Матье. — Нужно вернуть ему ключ, он исхитрится снова положить его в сумочку». Матье попытался весело повторить про себя: «Чутье предостерегло меня не брать денег!» Но он не был весел, то, что его трусость имела благие последствия, ничего не значило, принималось в расчет только то, что деньги он взять не смог. «И все-таки я рад, — подумал он, — что она не умерла».
— Эй, месье! — закричал шофер. — Сюда!
Матье растерянно обернулся.
— В чем дело? А, это вы? — сказал он, узнавая такси. — Ладно, отвезите меня к кафе «Дом».
Он сел, машина тронулась. Матье попытался вытеснить мысль о своем унизительном поражении. Он взял пачку писем, развязал узел и начал читать. Это были коротенькие сухие записки Бориса, написанные из Лаона во время каникул. Иногда речь шла о кокаине, но так завуалированно, что Матье с удивлением подумал: «А я и не знал, что он так осторожен». Все письма начинались с обращения «Моя дорогая Лола», — потом шли короткие отчеты о его времяпрепровождении. «Я хожу купаться. Поругался с отцом. Познакомился с бывшим борцом, который научит меня американской борьбе. Я выкурил «Генри Клей» до конца, не уронив пепла на пол». Борис заканчивал все письма одинаково: «Обожаю тебя и целую. Борис». Матье без труда представил себе, с какими чувствами должна была Лола все это читать, ее предугаданное и тем не менее всегда новое разочарование, усилие, которое она делала, чтобы бодро себя уверить: «В сущности, он меня любит, но просто не умеет этого выразить». Он подумал: «И все-таки она их хранила». Матье тщательно завязал узел и сунул связку писем в карман: «Борису надо будет незаметно положить их на место». Когда такси остановилось, Матье ощущал себя естественным союзником Лолы. Но он не мог о ней думать иначе, чем в прошедшем времени. Когда он входил в кафе, ему казалось, что сейчас он будет защищать доброе имя покойной.