— Ну как? — спросил он. — Вы днем занимались?
Ивиш рассерженно дернула плечами.
— Я не хочу, чтобы мне об этом напоминали! Надоело; я сюда пришла веселиться.
— Она весь день пролежала на диване, свернувшись калачиком, широко раскрыв глаза.
И Борис гордо добавил, не обращая внимания на мрачный взгляд, который на него метнула сестра:
— Она такая забавная, она может умереть от холода в разгаре лета.
Матье представил себе, как Ивиш несколько часов кряду дрожала, возможно, плакала. Впрочем, теперь ничего не было заметно: она наложила на веки голубые тени, на губы — малиновую помаду, алкоголь воспламенил ее щеки, она была обворожительна.
— Я хочу провести потрясающий вечер, — сказала она, — потому что это мой последний вечер.
— Не смешите.
— Да, — настаивала она, — я провалюсь, я это знаю, и сразу же уеду, я больше ни дня не смогу остаться в Париже.
Или…
Она замолчала.
— Или?
— Ничего. Прошу вас, не будем больше об этом, это меня унижает. А вот и шампанское! — весело сказала она.
Матье увидел бутылку и подумал: «350 франков». Малый, накануне подошедший к нему на улице Верцингеторига, тоже был пропащим, но он потерпел крушение скромно, без шампанского и прекрасных безумств; и, кроме того, он хотел есть. Матье возненавидел бутылку. Тяжелая и черная, с белой салфеткой вокруг горлышка. Официант, наклонившийся над ведерком со льдом с почтительным чопорным видом, умело вращал ее кончиками пальцев. Матье смотрел на бутылку, непрерывно думая о вчерашней встрече и чувствуя, как сердце сжимается от подлинной тоски, но зато на эстраде некто благообразный пел в микрофон:
Он попал в цель,
Наш Мишель.
И потом эта бутылка, церемонно вращающаяся в кончиках бледных пальцев, все эти люди, варящиеся в собственном соку, не создавая себе лишних неприятностей. Матье подумал: «Шампанское отдает красным вином; в принципе это одно и то же. Впрочем, не люблю шампанского». Дансинг показался ему маленьким адом, легким, как мыльный пузырь, и он улыбнулся.
— Почему вы смеетесь? — спросил, заранее смеясь, Борис.
— Я вспомнил, что тоже не люблю шампанского.
Они втроем засмеялись. Смех Ивиш был пронзительным; ее соседка повернула голову и смерила ее взглядом.
— Хорошо же мы выглядим! — сказал Борис. Он добавил: — Мы можем его вылить в ведерко со льдом, когда официант уйдет.
— Конечно, — сказал Матье.
— Нет! — решила Ивиш. — Я хочу выпить; если вы не будете, я выпью всю бутылку.
Официант налил им, и Матье меланхолически поднес бокал к губам. Ивиш смотрела на свой с замешательством.
— Было бы неплохо, — сказал Борис, — если б его подавали кипящим.
Белые лампочки погасли, зажглись красные, и зазвучала дробь барабана. Маленький лысый и кругленький господин в смокинге выпрыгнул на эстраду и заулыбался в микрофон.
— Дамы и господа, дирекция «Суматры» счастлива представить вам первое выступление в Париже мисс Эллинор! Мисс Элли-но-ор! — повторил он.
При первых тактах бигина в зал вошла высокая блондинка. Она была откровенно обнажена, ее тело в красноватом воздухе зала походило на большой кусок хлопка. Матье повернулся к Ивиш: она смотрела на голую девушку широко раскрытыми бледными глазами, на лице ее снова застыло выражение фанатичной жестокости.
— Я ее знаю, — прошептал Борис.
Девица танцевала, обуреваемая желанием понравиться: она выглядела совсем неопытной; она энергично выбрасывала поочередно ноги, вытянутые узкие ступни были похожи на пальцы.
— Она переигрывает, — сказал Борис, — скоро выдохнется.
И действительно, в ее длинных конечностях была пугающая хрупкость; когда она ставила ступни на пол, толчки сотрясали ее ноги от щиколоток до бедер. Она подошла к эстраде и повернулась. «Начинается, — с досадой подумал Матье, — сейчас будет крутить задом». Шум разговоров временами заглушал музыку.
— Она не умеет танцевать, — сказала соседка Ивиш, поджав губы. — Раз уж заламывают такие цены за выпивку, так хоть научились бы подбирать эстрадные номера.
— У них есть еще Лола Монтеро, — сказал толстяк.
— Ну и что, все равно это позор, они подобрали ее на панели.
Она отхлебнула коктейля и принялась поигрывать кольцами. Матье пробежал взглядом по залу и встретил только хмурые и праведные лица; люди упивались своим негодованием, девица казалась им вдвойне голой, потому что была порядком неуклюжа. Казалось, она чувствует эту враждебность и надеется их смягчить. Матье был поражен ее растерянной старательностью: она им предлагала свои распахнутые ягодицы в порыве трогательной прилежности.
Матье был поражен ее растерянной старательностью: она им предлагала свои распахнутые ягодицы в порыве трогательной прилежности.
— До чего же усердствует! — сказал Борис.
— Это ей не поможет, — отозвался Матье, — они хотят, чтобы их уважали.
— Но при этом хотят видеть задницы.
— Да, но им нужно, чтобы все было изысканно.
Какое-то время ноги танцовщицы отплясывали под залихватским бессилием ее зада, затем она с улыбкой выпрямилась, подняла руки и потрясла ими: от этого по ее телу волной прошла зыбь, которая скользнула вдоль лопаток и замерла в ложбинке поясницы.
— Забавно, что ее бедра неподвижны, — сказал Борис. Матье не ответил, он только что подумал об Ивиш. Он не смел на нее смотреть, но помнил ее жестокий вид; в конечном счете, пусть и священное дитя, она была, как все остальные: дважды защищенная грацией и благонравными одеждами, с плебейской страстью она пожирала глазами этот бедный кусок мяса. Комок обиды застрял в горле Матье, рот его переполнила горечь. «Не стоило сегодня утром так церемониться». Он немного повернул голову и увидел судорожно сжатый кулак Ивиш, лежащий на столе. Острый ярко-красный ноготь большого пальца был указующей стрелкой направлен к сцене. «Она совсем одинока, — подумал он, — она прячет за прядями свое взволнованное лицо, она сдвигает колени, она наслаждается!» Эта мысль была для него невыносима, нужно было встать и исчезнуть, но у него не хватало сил, он просто подумал: «Стоило убеждать себя, что я люблю ее за чистоту». Танцовщица, подбоченившись, перемещалась рядом с ними на пятках и коснулась бедром их столика. Матье хотел бы возжелать этот толстый веселый зад, завершающий боязливый позвоночник, возжелать хотя бы для того, чтобы отвлечься от своих мыслей и насолить Ивиш. Девица присела на корточки, расставив ноги, она медленно раскачивала задом взад и вперед, как на маленьких вокзалах по ночам раскачиваются бледные фонари на оконечностях невидимых столбов.