— Лола умерла!
Ивиш обратила на брата широко раскрытые глаза. Она немного отодвинулась, будто боялась до него дотронуться.
— Лола покончила с собой? — спросила она. Борис не ответил, его руки задрожали.
— Скажи, — нервно повторила Ивиш, — она покончила с собой? Она покончила с собой?
Улыбка Бориса перешла в нервную гримасу, губы его подергивались. Ивиш пристально смотрела на него, теребя локоны. «Она ничего не понимает», — раздраженно подумал Матье.
— Хорошо, — сказал он, — вы нам все расскажете позже. А пока молчите.
Внезапно Борис начал смеяться. Он сказал:
— Если вы… если вы…
Матье резко ударил его кончиками пальцев по щеке. Борис перестал смеяться и, бормоча, посмотрел на него, затем немного обмяк и замер, глупо приоткрыв рот. Все трое молчали, а между ними стояла смерть, безымянная и священная. Это было не событие, скорее мутная среда, сквозь которую Матье видел свою чашку, мраморный столик и благородное злое лицо Ивиш.
— Что для месье? — спросил официант.
Он с иронией посмотрел на Бориса.
— Быстро принесите коньяку, — сказал Матье. И добавил как можно естественнее: — Месье спешит.
Официант удалился и скоро вернулся с бутылкой и рюмкой. Матье чувствовал себя вялым и пустым, только теперь он начал ощущать ночную усталость.
— Пейте, — велел он Борису.
Борис послушно выпил. Поставил рюмку и сказал как бы самому себе:
— Тут уж не до смеха.
— Бедный дурачок! — сказала Ивиш, придвигаясь к нему. — Бедный мой дурачок!
Она нежно ему улыбнулась, схватила за волосы и потрясла его голову.
— Ты со мной, у тебя такие теплые руки, — облегченно вздохнул Борис.
— Теперь рассказывай! — сказала Ивиш. — Ты уверен, что она умерла?
— Сегодня ночью она приняла наркотик, — с трудом проговорил Борис. — Мы опять поцапались.
— Значит, она отравилась? — живо спросила Ивиш.
— Не знаю, — ответил Борис.
— Не знаю, — ответил Борис.
Матье изумленно смотрел на Ивиш: она ласково гладила руку брата, но ее верхняя губа странным образом поднялась, оскалив мелкие зубы. Борис заговорил глухим голосом. Казалось, он обращался к кому-то еще.
— Мы поднялись к ней в номер, и она приняла наркотик. Первый раз она приняла у себя в гримерной, когда мы спорили.
— На самом деле это был второй раз, — заметил Матье. — Помоему, первый раз она приняла, когда вы танцевали с Ивиш.
— Пусть так, — устало отозвался Борис. — Значит, три раза. Она никогда столько не принимала. Мы легли, не разговаривая. Она вертелась в кровати, и я не мог заснуть. Потом она вдруг успокоилась, и я уснул.
Он выпил коньяк и продолжал:
— Утром я проснулся, потому что задыхался. Из-за ее руки. Она лежала на одеяле, придавив меня. Я сказал ей: «Убери руку, ты меня душишь». Она не убрала. Я подумал, что это жест примирения, и взял ее за руку — она была ледяной. Я спросил Лолу: «Что с тобой?» Она ничего не ответила. Тогда я изо всех сил оттолкнул ее руку, Лола чуть не скатилась с кровати, я встал, взял ее за запястье и потянул вверх, чтобы усадить ее. Глаза у нее были открыты. Я увидел ее глаза, — добавил он с какой-то злостью, — никогда не смогу их забыть.
— Мой бедный дурачок, — сказала Ивиш.
Матье пытался пожалеть Бориса, но это ему не удавалось. Борис приводил его в замешательство еще больше, чем Ивиш. Можно было подумать, что он злится на Лолу за то, что она умерла.
— Я схватил свои шмотки и оделся, — монотонно продолжал Борис. — Я не хотел, чтобы меня обнаружили у нее в номере. Меня не видели, когда я выходил: у кассы никого не было. Я взял такси и приехал сюда.
— Ты огорчен? — мягко спросила Ивиш. Она наклонилась к нему без особого сочувствия, просто она хотела это знать. Она сказала:
— Посмотри на меня! Ты огорчен?
— Я… — начал Борис. Он посмотрел на нее и быстро ответил: — Я в ужасе.
Он подозвал идущего мимо официанта:
— Еще коньяку.
— Так же срочно, как и первый раз? — улыбаясь, спросил тот.
— Да. Обслужите быстро, — сухо сказал Матье.
Борис был ему немного противен. В нем больше не осталось ничего от обычного суховатого, чуть неуклюжего изящества. Такое его лицо слишком походило на лицо Ивиш. Матье стал думать о теле Лолы, распростертом на кровати в гостиничном номере. Господа в котелках зайдут в номер, будут смотреть на это роскошное тело со смесью вожделения и профессионального интереса, отбросят одеяло и поднимут ночную рубашку, ища раны и попутно думая, что у профессии полицейского бывают и хорошие стороны. Матье вздрогнул.
— Она там совсем одна? — спросил он.
— Да, думаю, ее обнаружат к полудню, — с озабоченным видом сказал Борис. — Горничная всегда будит ее к этому времени.
— Значит, через два часа, — заключила Ивиш.
Она вновь обрела повадку старшей сестры. Она гладила волосы брата с жалостливым и торжествующим видом. Борис позволял себя ласкать; вдруг он вскрикнул:
— Мать твою!
Ивиш вздрогнула. Борис охотно употреблял жаргонные словечки, но никогда не ругался.
— В чем дело? — с беспокойством спросила Ивиш.
— Мои бумажки, — сказал Борис.
— Что?
— Бумажки, я идиот, оставил их там. Матье не понимал.
— Письма, которые вы ей писали?
— Да.
— Ну и что?
— А то!.. Придет врач, и станет известно, что она умерла от отравления.