— Нет, благодарю вас, я справлюсь сам. У вас сегодня много народу.
— Да, много. Голландцы. Они немного шумные, но зато щедрые клиенты.
Юноша исчез. Нечего было и думать о том, чтобы пробраться между танцующими парами. Матье подождал: он слушал мелодию танго и шарканье ног, смотрел на медленные перемещения этого молчаливого митинга. Обнаженные плечи, голова негра, сверкающий белый воротничок, роскошные зрелые женщины, много пожилых господ, танцующих со сконфуженным видом. Пронзительные звуки танго неслись как будто над ними: казалось, музыканты играли не для них. «Зачем я пришел сюда?» — подумал Матье.
«Зачем я пришел сюда?» — подумал Матье. Его пиджак лоснился на локтях, на брюках не было стрелок, танцевал он плохо, не умел развлекаться с праздной многозначительностью на физиономии. Он почувствовал себя неуютно: на Монмартре, несмотря на приветливость метрдотелей, никогда не чувствуешь себя уютно, в воздухе витает беспокойная, неутолимая жестокость.
Зажглись белые лампочки. Матье вслед за расходившимися спинами отправился на поиски. В углу было два столика. За одним из них, не глядя друг на друга, вяло разговаривали мужчина и женщина. За другим он увидел Бориса и Ивиш, они наклонились друг к другу со строгим изяществом. «Как два монашка». Говорила Ивиш, при этом она оживленно жестикулировала. Никогда, даже в минуты полной открытости, она не обнаруживала перед Матье такого лица. «Как они молоды!» — подумал он. Ему захотелось повернуться и уйти прочь. Однако он подошел, так как больше не мог выносить одиночества, ему казалось, что он подсматривает за ними в замочную скважину. Сейчас они его заметят, повернут к нему высокомерные лица, которые они приберегают для родителей, для взрослых, и даже в глубине их сердец что-то переменится. Склонившись к уху Бориса, она что-то шептала. Напустив на себя вид старшей сестры, она разговаривала с Борисом с восхитительной снисходительностью. Матье почувствовал себя немного утешенным: даже с братом Ивиш была не совсем естественна — она только играла в старшую сестру, она никогда не забывалась.
— Пустяки, — коротко засмеявшись, бросил Борис. Матье положил руку на стол. «Пустяки». Этим словцом заканчивался их разговор, точно последняя реплика в романе или пьесе. Матье смотрел на Бориса и Ивиш: они выглядели так романтично.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — вставая, отозвался Борис.
Матье бросил быстрый взгляд на Ивиш: она села откинувшись. Он увидел ее бледные и сумрачные стаза. Подлинная Ивиш исчезла. «А, собственно, почему подлинная?» — с раздражением подумал он.
— Здравствуйте, Матье, — сказала Ивиш. Она не улыбнулась, но у нее не было и удивленного или рассерженного вида; казалось, она считала присутствие Матье совершенно естественным. Борис быстрым жестом показал на толпу.
— Уйма народу! — удовлетворенно сказал он.
— Да, — согласился Матье.
— Хотите на мое место?
— Нет, не стоит; вы его уступите Лоле.
Он сел. Площадка опустела, на эстраде музыкантов больше не было: гаучо закончили свое танго, их должен был сменить негритянский джаз-банд.
— Что вы пьете? — спросил Матье.
Вокруг галдели, Ивиш приняла его неплохо: он был пронизан влажным теплом, он радовался счастливой плотности, благодаря которой чувствовал себя человеком среди других людей.
— Водку, — сказала Ивиш.
— Вот как, вы теперь ее любите?
— Она крепкая, — не уточняя, пояснила Ивиш.
— А это что? — спросил Матье, из чувства справедливости показав на белую пену в бокале Бориса. Борис смотрел на Матье с веселым изумленным восхищением, и тот смутился.
— Это отвратительное пойло, — сказал Борис, — коктейль по рецепту бармена.
— Вы его заказали из вежливости?
— Уже три недели он мне выламывает руки, заставляет попробовать. Он не умеет делать коктейли. Он стал барменом, потому что был фокусником. Говорит, это одно и то же ремесло, но он ошибается.
— Думаю, все дело в шейкере, — сказал Матье, — и потом, когда разбивают яйца, необходима ловкость рук.
— Тогда лучше было бы стать жонглером. Я бы так и не выпил эту чертову микстуру, если б сегодня вечером не одолжил у него сто франков.
— Сто франков? — удивилась Ивиш. — Но у меня они есть.
— У меня тоже, — сказал Борис, — но у него я взял потому, что он бармен.
У бармена всегда следует брать в долг, — объяснил он с оттенком педантичности.
Матье посмотрел на бармена. Тот стоял за стойкой, весь в белом, скрестив руки, и с невозмутимым видом курил сигарету.
— Я бы хотел быть барменом, — признался Матье, — вероятно, это забавно.
— Это бы вам дорого обошлось, — ухмыльнулся Борис, — вы бы все перебили.
Наступило молчание. Борис смотрел на Матье, а Ивиш — на Бориса. «Я здесь лишний», — с грустью подумал Матье.
Метрдотель протянул ему карту шампанских вин: нужно было сосредоточиться, у него оставалось не более пятисот франков.
— Виски, — заказал Матье.
Внезапно он ужаснулся этой бережливости и той тоненькой пачке, что болталась в его кошельке. Он окликнул метрдотеля.
— Подождите! Лучше шампанского.
Он снова взял карту. «Мумм» стоило триста франков.
— Вам оно понравится, — сказал он Ивиш.
— Нет. Да, — заколебалась она. — Пожалуй.