Округлый свод щели пошел трещинами, взметнулся вверх широким треугольником, и под моими ногами разверзлась пропасть. Постояв на краю и полюбовавшись на город, я ткнул пальцем кнопки на браслете и вызвал контору «Хика-Фруктов». Там, разумеется, не спали: ответила Лима, помощница Борнео, — ее гигантская голова повисла передо мною в воздухе, заслонив Третью трейн-станцию.
— Кончено, — произнес я.
— Гарбич? — сухо осведомилась Лима.
— Запись тут. — Я приподнял левую руку с браслетом, заставив покачнуться огромную голографическую голову.
— Сколько их было?
— Шестнадцать, считая с Джизаком. Его обруч у меня, остальные соберете сами. Браслеты ваших партнеров лежат в контейнере, форма — на трупах, оружие тоже при них.
— Очень хорошо, дем Крит, просто великолепно! — На этот раз Лима соизволила улыбнуться. — Мы пришлем скаф с охранниками, они почистят щель… сейчас распоряжусь… — Она отвернулась, потом вновь поглядела на меня: — Вас забрать с карниза? Думаю, вы слишком устали, чтобы спускаться к дороге…
Чтоб мне на компост пойти! Невероятная забота о моем здоровье! Впрочем, скорее всего, мой вид в броне с подпалинами, с торчавшим из запястья дулом «ванкувера» внушил Лиме почтение.
— Я не устал и сам решу транспортный вопрос. — Щелкнув пальцами, я спрятал оружие и полюбопытствовал: — Мои пятьсот монет?
— Приготовлены и ожидают вас. Но досточтимый гранд Борнео пожелал, чтоб вы явились к нам не в этот день, а завтра. Скажем, в середине третьей четверти.
— Это еще почему?
Заметив, что я нахмурился, Лима одарила меня новой улыбкой.
— Возможен еще один контракт. Даже весьма и весьма вероятен… Вы ведь не откажетесь, Свободный Охотник Крит?
— Может быть, не откажусь. Но все мои новые контракты связаны с двумя вопросами. Первый — сколько?
— А второй?
— Тоже — сколько?
— Вот об этом мы сейчас и размышляем, — сообщила Лима и отключилась.
Ухмыльнувшись, я направился к авиетке, оставленной мне Парагваем, влез в просторную кабину, посидел там пару минут и запустил мотор. Надо же, о новом контракте размышляют и о цене! Довольны тем, как разобрался с Джизаком Свободный Охотник Крит… А если о цене задумались, значит, цена немалая, где-то за тысячу монет… Не продешевить бы! Хотя, с другой стороны, я не завален предложениями. Нынче в Мобурге тихо, и серьезной работы меньше, чем Охотников.
Нынче в Мобурге тихо, и серьезной работы меньше, чем Охотников.
С негромким шелестом развернулись крылья, и авиетка понесла меня вниз, к кольцевой дороге, где дремал в ожидании Пекси.
Глава 3
Дакар
Единственным приемлемым выходом из ситуации, отмеченной в Первой Доктрине, является радикальное изменение земного общества абсолютно во всех сферах: социальной, экономической, производственной, культурной и, возможно, биологической. Это изменение в дальнейшем будет называться Метаморфозой.
«Меморандум» Поля Брессона,
Доктрина Вторая, Пункт Первый
На этот раз он пробудился в комнате, на жесткой высокой постели, напоминавшей стол. Белые стены, белый потолок, шкафы или, скорее, ниши с какими-то инструментами, яркий, бьющий в глаза свет… Чье-то лицо, склонившееся над ним, с гладкой кожей и мелкими чертами — мужчина или женщина, не поймешь.
— Свет, — пробормотал он, невольно зажмурившись, — свет…
В комнате стало темнее.
— Так хорошо? — раздался негромкий голос.
— Да. — Он открыл глаза и поворочал головой. Потом спросил: — Где я?
— В своем стволе, на медицинском ярусе. Охранники ВТЭК передали вас Медконтролю. Я — Арташат, потомственный врач. Ваше самочувствие…
— У меня был приступ? — перебил он.
— Приступ? Хмм… В каком-то смысле. — Врач выпрямился, отступил, и стало ясно, что это мужчина. — У вас, дем Дакар, немного не в порядке с головой. Так, совсем чуть-чуть… галлюцинации и всякие странные идеи, редкая болезнь, осложненная тягой к наркотикам. Вы были в Пэрзе, на конференции, и перебрали «веселухи». Может быть, «разрядника» или «отпада»… Вас подлечили и отправили в Мобург.
— Подлечили? Как?
— Вот этим. — В пальцах врача вдруг появилась маленькая черная пуговица. — Пситаб, дем Дакар. Психический стабилизатор, который я снял. Очень полезная вещь при вашем заболевании, хотя с побочными эффектами. Возможны провалы памяти, потеря связности речи, беспокойные сны… Но ненадолго, на день-другой.
— Хотите сказать, что у меня поедет крыша?
Арташат недоуменно моргнул:
— Крыша? Какая крыша?
— Ладно, черт с ней, с крышей… Почему вы зовете меня дем?
— А как еще мне вас называть? — Врач нахмурился. — Хоть вы человек известный, однако не гранд и не магистр, тем более — не король… Нет-нет, лежите! — Арташат снова приблизился и надавил ладонями на грудь. — Я ввел вам успокоительное. Скоро подействует, и я провожу вас в патмент… кажется, «Эри»?
— Уже подействовало, — тихо произнес лежавший в постели. Ледяное спокойствие вдруг охватило его. Он, Павел Сергеевич Лонгин, ученый-физик и писатель из Петербурга, никак не мог оказаться в этом странном месте — и все-таки он тут… Тревожные мысли о жене и сыне, о незаконченной работе и болезни, грозившей смертью, не исчезли, но как бы отступили, образуя фон — ясный, отчетливый, но все же фон, тогда как на переднем плане воздвиглись совсем иные декорации: эта комната, полная непонятных приборов, жесткое ложе и человек, назвавшийся врачом. Он поднял руки, поднес их к лицу и принялся разглядывать со слабым удивлением.
Руки принадлежали не ему и тоже были частью декорации. Свои руки он помнил хорошо: тонковатое запястье, небольшая ладонь и пальцы самые обычные, не длинные и не короткие. А тут…
«Здоровая пятерня, — мелькнула мысль, — мощная, красивая… Но не моя».