Вокзал… здесь должен быть вокзал! Рельсы и поезда между бетонными платформами, оштукатуренные каменные стены, стеклянные двери, лотки с мороженым и лимонадом, носильщики с тележками, люди с вещами… Много людей, сотни, тысячи! Прямо сразу за платформами — главный зал, длинный, высокий и просторный, за ним — зал поменьше, с выходом на площадь Восстания… Слева — вход в метро, вертушки-автоматы для жетонов, эскалаторы… Десять минут до Технологического, пересадка, двадцать минут до Купчино… Сумку бы только не забыть, сумку с лекарствами, едой и, вероятно, деньгами… Где она, эта чертова сумка?
— Выходите, дем! — раздался резкий приказ, и он вскинул голову.
Человек. Мужчина. Крепкий, рослый. Одет в серебристое, блестящее, у плеч и шеи — зеркальные щитки. На лице — серебряная маска, или, быть может, кожа окрашена в серебряный цвет. Позади, в нескольких шагах, — еще один, точно в таком же снаряжении. Свет играет на блестящей ткани, слепит глаза, контуры фигур расплываются, физиономии — словно огромные капли ртути…
Он поднялся, перешагнул узкую щель между полом вагона и перроном, замер, уставившись в лицо серебряного. Стена за его спиной с тихим шелестом сомкнулась.
— Сумка… моя сумка…
— Какая сумка? — Голос мужчины был повелительным, отрывистым.
— Моя. В ней лекарство…
— Зачем?
— Я… я болен… Почки, нефропатия… — Словно желая убедить собеседника, он наклонился и приложил ладонь к пояснице.
— Такой болезни нет, — произнес серебряный и посмотрел на своего напарника: — Верно я говорю, Арал?
— Верно, Гаити. Никогда не слышал про больные почки.
Человек по имени Гаити, сверкнув щитками на плечах, снова повернулся к приехавшему:
— Отправляйтесь, дем, домой. В каком секторе живете? Номер вашего ствола?
— Ствол? Сектор? — тупо повторил он. — Я живу в Купчино, Дунайский проспект, номер дома…
— Чтоб мне купол на башку свалился! — перебил второй серебряный. — Заговаривается дем! Проверь-ка его, Гаити.
Гаити вытянул руку с раскрытой ладонью, в которой поблескивал молочно-белый диск, соединенный с широким обручем на запястье. Приехавший заметил, что его собственное предплечье охватывает похожий браслет с небольшим, размером с сигаретную пачку матовым экранчиком. Диск коснулся браслета на его руке, стремительно заплясали и промелькнули какие-то символы, потом серебряный сухо вымолвил:
— Дакар, потомственный инвертор Лиги Развлечений. Живет в Лиловом секторе, ствол 3073, ярус 112, патмент «Эри». Прибыл в Мобург из Пэрза. Постоянный местный житель.
— Что? Откуда прибыл? — Покачнувшись, приехавший отступил к вагону и прижался спиной к гладкой выпуклой поверхности.
— Отойди от трейна! — рявкнул Гаити, хватая его за плечо. — Из Пэрза ты прибыл, дем, из Пэрза! А здесь — Мобург! Соображаешь?
— Нет. Что я делал в этом Пэрзе?
— Должно быть, мясных червей жрал. — Губы второго серебряного растянулись в ухмылке. — Хорошие в Пэрзе червячки! Понравились, дем Дакар?
— Я не Дакар. Меня зовут… — Он наморщил лоб в мучительном усилии, посмотрел на лица мужчин, покрытые блестящей амальгамой, и выдохнул: — Павел… меня зовут Павел! Я не инвертор, я писатель из Петербурга. Я…
В голове у него слегка прояснилось. Он еще не мог понять, как очутился в поезде, куда уехал и зачем и почему, вернувшись, попал в это странное место. Такие вопросы пока представлялись чередой загадок, столь же неясных, как исчезнувшая сумка и отсутствие лекарств. Но имя свое он вспомнил. Имя, отчество, фамилию, литературный псевдоним — все, что было в документах. А документы — паспорт и членский билет Союза писателей — лежали в бумажнике, во внутреннем кармане пиджака. Пожалуй, самое время их предъявить…
Снова, как тогда в поезде, он начал шарить по груди, пытаясь добраться до кармана, и вдруг заметил, что облачен не в пиджак, а в некое подобие свитера.
Я…
В голове у него слегка прояснилось. Он еще не мог понять, как очутился в поезде, куда уехал и зачем и почему, вернувшись, попал в это странное место. Такие вопросы пока представлялись чередой загадок, столь же неясных, как исчезнувшая сумка и отсутствие лекарств. Но имя свое он вспомнил. Имя, отчество, фамилию, литературный псевдоним — все, что было в документах. А документы — паспорт и членский билет Союза писателей — лежали в бумажнике, во внутреннем кармане пиджака. Пожалуй, самое время их предъявить…
Снова, как тогда в поезде, он начал шарить по груди, пытаясь добраться до кармана, и вдруг заметил, что облачен не в пиджак, а в некое подобие свитера. Ткань тонкая, шелковистая, и под ней — ни майки, ни рубашки. Вместо костюмных брюк с наглаженными стрелками — облегающие синие рейтузы, на ногах — сапожки, легкие, почти невесомые. А кроме того — браслет с экраном на левой руке. Красивая штука, но совершенно непонятная…
В смущении он пробормотал:
— Это не моя одежда… точно, не моя… И сумки нет… ни сумки, ни лекарств, ни документов… Где я? Куда я попал? Что здесь за город? Петербург?
Серебряные переглянулись.
— Гарбич, Гаити, — произнес второй, которого звали Аралом. — Вроде бы тихий он, неоттопыренный, а не пойму, партнер, о чем толкует. Считай гарбич, а я медиков вызову — думаю, это по их части. Ну, а буянить примется, газа дай понюхать. Газ, он хорошо успокаивает.