— С горя, милая, с печали и тоски… А про «веселуху» вашу я ничего не знаю. Хоть я Дакар, но ты меня все-таки с прежним Дакаром не путай.
Они спустились вниз. Там был кабачок, но совсем непохожий на заведение Африки: панели раздаточных автоматов, низкие столики и диваны около стен, посередине — пустое пространство с возвышением, яркий свет, падавший с покрытого люминофором потолка, и никаких аппетитных ароматов — пахло горьковато-сладким, но явно не съестным. За столиками — люди, раскрашенные или в вычурных одеждах, так что сразу не поймешь, кто женщина, а кто мужчина; все — с какими-то пестрыми банками, флаконами, баллончиками. Подносят к лицу, нюхают, чмокают, всхрапывают…
Его охватило знакомое чувство дежа вю — будто он бывал здесь, и не раз, сидел у этих низких столиков, прикладывался к банкам, слушал, говорил. О чем, не вспоминалось, но привычное место было, кажется, слева, на полосатом диванчике. Он шагнул к нему и обнаружил, что диванчик занят, а на столе громоздится пирамида банок.
Сидевшие там переглянулись, потом один с почтительным поклоном вымолвил: «Дакар… сам Дакар…» — и пестрые банки вмиг исчезли вместе с их владельцами. Видимо, он не ошибся — тут его знали. Зашелестел шепоток, три-четыре любопытных взгляда впились в него и в Эри, какая-то блондинка в розовом переднике ахнула, пискнула и закатила глазки. Потом привычный гул наполнил помещение — шарканье ног, шелест одежд, людские голоса и тихое позванивание автоматов.
Они устроились на диване. Эри потянулась к автомату, сунула браслет в отверстие, что-то нажала и получила два баллончика в форме витых цилиндров, темно-синих и блестящих, с крохотным раструбом наверху.
— Вот, возьми!
Он покатал цилиндр в ладонях. На вид — как елочная игрушка, однако мягкий… Из резины? И что с ним делать?
— Это «стук-бряк». Не помнишь?
— Нет. И для чего эти штуки?
— Они с газом. Вдохнешь, и будет хорошо. Немножко грустно, но хорошо.
— Наркотик? Сроду не потреблял наркотиков! И тебе не дам!
Он вырвал второй баллон из пальцев Эри и швырнул под стол. Девушка негромко рассмеялась:
— Что ты делаешь, Дакар? Это же безвредное! А сам пузырь пьешь!
Ответить он не успел — на возвышение в центре кабачка вылез тип, размалеванный под зебру, вскинул руки вверх и завыл протяжно:
Лечу-у!
Столкнулся с девушкой.
Как хороша!
Падаем в сеть.
О, почему не в постель?
Аудитория отреагировала моментально — кто завопил, кто застучал ногами, кто повалился на диван, а двое в дальнем уголке — парни?.. девицы?.. — начали лапать друг друга. Это, вероятно, считалось знаком одобрения — Зебра приосанился, расправил плечи и, размахивая банкой в левом кулаке, выкрикнул: «Лезу!» Вопли стихли.
Лезу
К узкой щели
В стене под куполом.
Добрался.
Здесь я умру.
Новый взрыв криков и грохота.
— Ну, как? — спросила Эри, выуживая из-под стола синие баллончики. — Нравится?
Он хмуро почесал в затылке.
— Это, значит, у вас поэзия? Танкисты, говоришь? И хоккеисты? А я-то, идиот, не мог понять! Впрочем, хоккеиста мы еще не слушали… вдруг что-то дельное скажет…
— Ты о чем, Дакар?
— Танка и хокку — формы японской поэзии «дэнтосси», — все еще хмурясь, пояснил он. — В хокку — три строки, в танка — пять, а ритмика, то есть число слогов, должна подчиняться определенному правилу: пять, семь…
Его прервали: блондинка в розовом передничке — та, что закатывала глазки, — подплыла к их столу с явным намерением присесть. Кроме передника, в ее туалет входили искусственные розы: две на сосках, две на ушах, две под коленками и одна в пупке.
— А вот и мадам Козявкина в летних турнюрах… — пробормотал он, покосившись на девицу в розовом. — Чего тебе надобно, барышня?
— Ты меня не помнишь, сладкий? Совсем не помнишь свою маленькую диззи? — Блондинка призывно улыбнулась и облизала губы язычком. — Мы ведь уже встречались и кувыркались, и даже не единожды… Я — Аляска.
— Тогда твое место за шестидесятой параллелью, — сказал он. — Вот и отправляйся туда.
— Лучше в твой патмент, червячок. — Розовая красотка придвинулась ближе, колыхая грудью. — Или в мой…
Эри, грозно сдвинув брови, начала приподниматься. Он торопливо вскочил, дернул девицу за руку, развернул тылом и шлепнул по мягкому месту.
— Брысь отсюда, мозги крысиные! Не видишь, с кем я? Сейчас она тебя пустит на кошачий корм!
— И тебя заодно! — прошипела Эри, когда девица, взвизгнув, отскочила от стола.
Он наклонился, поцеловал ее в уголок плотно стиснутых губ и шепнул:
— Это ты зря, солнышко, совсем зря! Это Дакаровы шалости, а я все-таки Павел и ничем перед тобой не грешен. Во всяком случае, в этой реальности. — Вздохнув, он добавил: — К тому же мне не нравятся светловолосые женщины. Я люблю, чтоб потемнее.
Эри стиснула баллончик в кулаке, поднесла к лицу, вдохнула газ с приятным запахом гвоздики и опечалилась.
— Я тоже светловолосая… блондинка с синими глазами…
— Ты исключение, — пробормотал он, поворачиваясь к середине зала. — Мне все равно, какого цвета у тебя глаза и волосы. Ты — Эри! Хочешь, я сложу тебе танка… или хокку?..
Зебра исчез, и на возвышении появился новый сочинитель, в зеркальной маске и хламиде из золотистых и багряных лент, между которыми просвечивала окрашенная в зеленое кожа. Жесты его были плавными, вид — вдохновенным, голос — мягким и кисло-сладким, как яблочное пюре в шалмане Африки. Раскачиваясь и дрыгая ногой, он прочитал: