«Красиво!.. — подумал он, делая шаг в сторону с протоптанной дорожки. — И аромат приятный, даже опьяняющий, словно у цветка магнолии… Какая-то растительность? Не разглядеть… А совсем ведь рядом, метрах в десяти…»
Он сделал еще один шаг, еще и еще, поглядывая то на удалявшуюся спину Крита, то на мерцание красок под скалами. Кажется, там росли грибы — высокие, до пояса, на тонких ножках с прилегающими к ним шляпками, напоминавшие видом сложенный зонт. Выше этих зарослей в скалах темнели трещины, впадины и ниши, и ему почудилось, что оттуда доносятся треск и суховатое пощелкивание.
Еще пара шагов. Над грибами струились и мерцали радужные сполохи, сладкий аромат с едва заметным привкусом гнили сделался сильней.
Выше этих зарослей в скалах темнели трещины, впадины и ниши, и ему почудилось, что оттуда доносятся треск и суховатое пощелкивание.
Еще пара шагов. Над грибами струились и мерцали радужные сполохи, сладкий аромат с едва заметным привкусом гнили сделался сильней. Воздух, густой и вязкий, вливался в горло, точно сироп.
Он оглянулся, позвал Охотника:
— Крит! Подожди, Крит! Что это та…
Какая-то тяжесть упала ему на плечи и голову, когти — или клешни?.. — жадно заскребли по броне, и у затылка, за тканью капюшона, разверзлась алчущая пасть. Он ее не видел, но чувствовал, как что-то пытается стиснуть череп, прорвать комбинезон, добраться до мягкого, уязвимого, полного крови и жизни. До его крови, его жизни!
Хриплый вопль сорвался с его губ.
— На землю! — оборачиваясь, рявкнул Крит. — Рожу береги, гниль подлесная!
Он упал, и тут же длинный огненный язык метнулся к нему, облизывая плечи и спину. Мгновенный жар, будто в воздухе над ним промчалась шаровая молния, потом — треск пылающих растений, похожих на грибы, зигзаги оранжевого пламени, пляшущего по скалам, пепел, который падает сверху…
— Вставай! — распорядился Охотник.
Он встал, отряхиваясь — пепел засыпал его. Пахло гарью, сияние в зарослях исчезло, и сами заросли тоже. Над выжженной землей клубился дым.
Лицо Крита было спокойным, но через мгновение он нацепил маску ярости.
— Крысиные мозги! Сказано, идти за мной, и ни шага в сторону! У тебя, инвертор, со слухом не в порядке?
— Прости, — пробормотал он, — прости… Что это было? Этот аромат, и блеск, и…
— Дурь-гриб. Действует, как оттопыровка. Ну, потом… — Крит пошевелил ногою пепел, — потом ты попался прыгуну. Тут в скалах их целая колония. Прыгают сверху, метят в шею.
— Броня…
— Если в лицо вопьется — конец. А броня… что броня… Броня защищает, пока генератор в порядке и не иссякла энергия. Здесь! — Охотник коснулся нагрудного щитка. — Сдохнет батарея, и разорвут тебя вместе с броней.
— Вот как! Я не знал.
— Теперь знаешь. Пошли!
Они двинулись в путь, петляя среди угловатых камней, спускаясь с уступа на уступ, — две крохотные мошки, ползущие в необозримых просторах кратера. Четверть часа или чуть больше он размышлял о том, естественное это образование или искусственное, и есть ли в нем какой-то смысл, кроме того, чтобы служить охотничьим заповедником для бизибоев. Но быстрая ходьба и напряжение, с которым приходилось озираться по сторонам, мешали ясности мысли. Спина Крита мерно раскачивалась перед ним, слева и справа проплывали скалы в пятнах светящихся мхов, затхлый воздух наполнял легкие, над головой висела непроницаемая тьма, и постепенно он начал ощущать, что выпадает из времени и пространства, словно человек, который находится на грани реальности и сна. Сколько часов они шли? Какой одолели путь? Он не имел об этом ни малейшего представления.
— Крит!
— Что, партнер?
— Мы долго идем?
Над браслетом Охотника вспыхнула полоска с разноцветными значками и тут же погасла.
— Двигаемся около пяти часов.
— И сколько прошли?
— До дна — три яруса, до Светлого Штрека — одиннадцать.
— И сколько прошли?
— До дна — три яруса, до Светлого Штрека — одиннадцать. Прошли двадцать восемь километров, а если считать по прямой, до края Ямы будет двадцать.
Он прикоснулся к обручу на запястье.
— Мне казалось, браслет здесь не работает. Ты говорил…
— Я говорил о связи с компьютером и с другими людьми, но есть автономные функции. Таймер, имя носителя, личный код, статус… Если крысы тебя сожрут с костями, а обруч выплюнут, имя твое не пропадет, Дакар!
— Не то имя, — пробормотал он, — совсем не то… Настоящее уже пропало.
Скалы расступились, отодвинулись в полумрак, дав место небольшой овальной площадке. Слева ее пересекала осыпь, груды огромных камней, перемешанных с глиной и щебнем; в самой ее середине торчал внушительный остроконечный монолит. Другие глыбы разнообразных форм и размеров, стояли и лежали по всей площадке — необтесанные, шершавые, но явно носившие след прикосновения человеческой руки. Это ощущалось не в фактуре камня, а в расположении этих плит и обелисков, на первый взгляд беспорядочном, но все же какой-то едва ощутимой аурой напоминавшем кладбище.
Крит повернул налево. Проковыляв по осыпи шагов десять или двенадцать, они остановились у монолита, белого камня трехметровой вышины. Видимо, это был кварц.
— Место гибели Керулена, — пояснил Охотник. — Предполагаемое место — ни тела, ни браслета, ни другого снаряжения не нашли. Ничего, кроме камеры с видеозаписью. Считается, что он ее отшвырнул, когда накрыло обвалом. Но, быть может, его сожрали манки на верхних ярусах, а камера просто потеряна.