Они замолчали. Я заметил, что Дакар глядит на Эри; лицо его в эту секунду было отрешенным и каким-то грустным, беззащитным, словно он, сознавая тяжкую вину, взглядом просил прощения. За что? И у кого? У Эри? Или у той женщины, которую оставил в прошлом? Снится ли она ему теперь? На миг я позавидовал Дакару — мне женщины не снились. Должно быть, той, которая снится, я еще не встретил. Или встретил, да потерял.
— Вы сказали, манки — создания генной инженерии, — вдруг произнес Дакар. — Вы в этом уверены? Вид у них жуткий, и пользы, как я понимаю, никакой, кроме охотничьих развлечений. Морлоки, монстры! Если их вывели искусственно, то для чего?
— На этот счет есть несколько гипотез. По одной, манки — продукт генетических экспериментов с какими-то животными, отчасти напоминавшими людей. Опыты проводились в Эру Взлета и были неудачными, но нескольким особям удалось сбежать. Вряд ли это так — ведь манки водятся под каждым куполом, и значит, их расселили специально и целенаправленно.
По одной, манки — продукт генетических экспериментов с какими-то животными, отчасти напоминавшими людей. Опыты проводились в Эру Взлета и были неудачными, но нескольким особям удалось сбежать. Вряд ли это так — ведь манки водятся под каждым куполом, и значит, их расселили специально и целенаправленно. — Мадейра высветил полоску таймера, пробормотал: — Через пару часов доберемся… — и продолжил: — Есть другая версия, более похожая на правду. Согласно ей, манки были рабочей силой, которую производил «Геном», предшественник «ГенКона». Другой концерн, «Биоинженерия», являлся создателем джайнтов и победил в конкурентной борьбе. У манки были свои преимущества — они размножались естественным путем, однако их нельзя чипировать, и нрав у них тяжелый. Джайнты, продукция «Биоинженерии», сильнее и послушнее… В конечном счете «Биоинженерия» вышла победителем и поглотила «Геном», еще в первом столетии Пака. Точнее, оба концерна слились в нынешний «ГенКон».
— А манки?
— Их было много, и потому решили не уничтожать их в куполах, а загнать в Отвалы. Предполагалось, что с ними расправятся крысы.
— А оказалось, что они друг друга стоят, крысюки и манки, — добавил я.
Трейн плавно скользил в магнитных кольцах, движение почти не ощущалось, и я погрузился в полудрему, какая бывает на грани яви и сна, в те мгновения, когда еще слышишь сон-музыку, но уже отключился от реальности. Плохо помню свои грезы; кажется, виделась мне Поверхность, такая, как ее описывал Дакар: синее небо, яркое солнце, озеро с впадающей в него рекой и зеленый лес, шелестящий под ветром. Я — или, вернее, мой дух, исторгнутый из тела, — парил в необъятной вышине, любуясь этой благодатью, тогда как телесная оболочка, закованная в панцирь, обвешанная оружием, мчалась в ящике из триплекса. В снах весь мой мир, все восемьсот тридцать шесть гигантских поселений казались мне такими же ящиками, и я испытывал искреннее удивление — можно ли жить в них век за веком, в замкнутом пространстве, под плотными крышками куполов?.. Наверное, это говорила во мне генетическая память, а если так, то прав Дакар: наши предки обитали на Поверхности.
Я приоткрыл глаза, услышав громкий возглас Хингана:
— Задница крысиная! Чтоб мне всю жизнь компост жрать! Да ты, парень, меня обобрал! Восемь монет!
— Хрр… — прохрипел Дамаск. — Дев-вять!
Они заспорили. Эри сдвинула маску, свернула ее и спрятала под броню. Мадейра высветил таймер:
— Прибываем. Там большая полость под заводом, пункт загрузки, а к скафам ведет лифт. Древний лифт, но работает.
В зоне торможения трейн слегка потряхивало — сейчас он мчался сквозь последние кольца, сбрасывая скорость. Мы поднялись, взвалили на спины баллоны, сумки и остальное снаряжение; потом, не сговариваясь, встали парами: Хинган с Дамаском, Эри с Дакаром и я с Мадейрой. Световой шарик, висевший под цилиндрическим сводом вагона, начал меркнуть, и Эри подбросила еще один. Яркий выплеск света заставил меня прищуриться.
Трейн остановился, крыша вагона со скрипом разошлась, и тут же, пронзительно лязгнув, сдвинулась крышка бортового люка. Мы шагнули на каменную поверхность, терявшуюся в беспросветной тьме, и замерли, осматриваясь и принюхиваясь. Вокруг царила тишина. Перрон под нашими ногами был прочным и шероховатым, без тетрашлакового покрытия — похоже, его вырубили прямо в коренной породе, в сером граните с белыми искрами кварца.
— Свет! — распорядился я.
Дамаск включил наплечный прожектор, повел лучом вверх, потом в стороны и вниз, высветив какие-то механизмы у потолка и длинный состав перед нашим вагоном.
— Стоит под погрузкой, — пояснил Мадейра. — Потом отправится в Хранилище.
Ствол огнемета над плечом Хингана дернулся.
— Кто-нибудь водится в этой дыре? Люди, крысы, манки?
— Никого тут нет. Люди не нужны, все операции идут автоматически, а крыс и манки мы тут не встречали.
— Спокойное место, — резюмировал я и кивнул Мадейре: — Ну, вперед! Веди, показывай дорогу.
Мрак отступил под светом прожектора. Перрон был чистым и гладким, словно его отлили только вчера. Никаких подозрительных запахов — собственно, тут вообще ничем не пахло. Гулкое эхо наших шагов катилось под невысоким сводом и падало куда-то, точно камень в бездонную пропасть.