Не знаю, что он хотел этим сказать, но мои губы тоже разъехались в ухмылке. Так мы и стояли, переглядывась и посмеиваясь, среди разбросанных тарелок, паштета, смешанного с пюре, тушеной капусты и лужиц коричневатого соуса. Глаза у Эри блестели, Дакар улыбался и почесывал в затылке, а я смотрел на них и думал: трудно ударить человека или всадить в него нож, когда он смеется — тем более что он хохочет над самим собой.
Сзади послышалось грозное «урр!», и я обернулся.
— Ну, что? — спросил Африка, высунув в окошко свой огромный нос. — Повеселились?
— Это разве веселье! — откликнулся Дакар. — Вот у нас в Доме писателя… когда он еще не сгорел… — Перестав улыбаться, инвертор с тоскливым вздохом наклонился и поднял стол. — А тут… Тут, начальник, как на Шипке — все спокойно!
Странные речи, странные слова… Улавливая общий смысл, я не понимал деталей: какая Шипка?.. Какие писатели?.. Что за сгоревший дом?.. И как его сожгли — из огнемета? Но армстекло под огнеметом не горит, а плавится…
Оттолкнув Дакара, Эри повернулась ко мне:
— Чувствую, тут разговора не будет.
. Какие писатели?.. Что за сгоревший дом?.. И как его сожгли — из огнемета? Но армстекло под огнеметом не горит, а плавится…
Оттолкнув Дакара, Эри повернулась ко мне:
— Чувствую, тут разговора не будет. Пойдем к Мадейре?
Я кивнул и направился к выходу.
В темном коридоре, хранившем память о недавней схватке с рыжим, мои шаги замедлились, а мысли понеслись, как беговые тараканы. Эри и ее недоумок-инвертор, считавший себя пришельцем из прошлого, будто исчезли, растворились в темноте; я отрешился от глупых фантазий и, возвратившись к реальности, стал соображать, что означает вызов к Конго. Какие новые инструкции и указания? Они обычно маскируют лишнюю работу, к которой я не склонен — не по причине лени, а потому, что все прописано в контракте. Я руководствуюсь твердым правилом: дополнительные услуги — за отдельный тариф! Все, что пожелают короли, гранды или старшие партнеры, но с обязательной финансовой поддержкой. Лишь в таком разрезе я принимаю новые инструкции и указания.
Иначе говоря, сколько можно выжать из Общественных Биоресурсов? Сто двадцать? Или сто пятьдесят?
Погруженный в эти мысли, я не сразу разобрал, что шепчет за спиной инвертор. Кажется, он извинялся:
— Ты, Крит, не держи обиды… Ну, выпил, каюсь… Так с горя ведь, не с радости! Я вообще-то не пью, и прежде не пил, и в последние годы, когда меня приговорили… Но тяжко тут у вас! Тяжко, непонятно… Зачем я здесь? Как тут очутился, для чего и почему? Хорошие вопросы! А ответов нет… Только сны, сны… Каждую ночь Сергей и Ася снятся… сын мой и жена… Просыпаюсь, а рядом… — В горле у него заклокотало. — Хорошая женщина, но не моя! Хотя, конечно, джентльмены предпочитают блондинок…
«Не оберется Эри с ним проблем!» — подумал я, сворачивая в узкий коридор, к тупичку блюбразеров. Собственно, все ответвления в Тоннеле, все боковые ходы и проходы где-то кончаются, а значит, их можно считать тупиками, но по неведомой причине лишь у блюбразеров тупик, а все остальное с каким-нибудь иным названием. «Подвал танкиста», лавка Факаофо, допинг «У блохи», агентство «Восемь с половиной»… А вот Мадейра и его собратья — в тупике! Есть в этом нечто символическое…
Под бормотание инвертора мы вышли в другой коридор, с полосками тусклого люминофора вдоль стены, и повернули к массивной двери из триплекса. Я набрал знакомый код, и дверь отъехала в сторону. Перешагнув порог, мы очутились в довольно просторном и уютном помещении: стены покрыты светло-синим пластиком, в левом углу — терминал, в правом — зеленые кусты с гроздьями мелких цветочков (конечно, голограмма), посередине — круглый стол и кресла. На стенах — пейзажи и полки с разной дребеденью, под ними — диваны и рабочие столы, на одних бумаги разбросаны, на других лежат какие-то древние штуковины — не иначе как добытые в Отвалах. Блюбразеры очень интересуются древностями. Мадейра, думаю, обосновался в Тоннеле, чтобы быть поближе к пачкунам и лавкам, где торгуют антикварными вещицами.
— Крит! — Он поднялся нам навстречу. — Каким воздуховодом занесло? Приятно тебя видеть! Тем более в такой компании! — Поклон в сторону Эри, вежливый кивок Дакару.
Мы стукнулись браслетами. Мадейра из Свободных и, подобно мне, трудился в ОБР, только в Ремонтной Службе. Он невысок и сухощав, видом страшноват, а нравом приветлив и разговорчив, хотя и несколько наивен. Под глазом у Мадейры жуткий шрам, рубцы на левом предплечье и след от ожога — на правом, но это не отметки боевого прошлого, он человек сугубо мирный.
Попался капсулям в недобрый час… Отметины он не желает скрывать и после той встречи с капсулями подделывается под бывшего наемника. Мудрый шаг; к бойцу с такими украшениями даже в подлеске не сунутся. То есть, конечно, сунутся, но перед тем подумают пару минут — а чтобы удрать, больше и не нужно.
— Эри, Свободный Охотник, — представил я. — А это Дакар, наследственный инвертор Лиги Развлечений. Просто помешан на всякой старине.
Двусмысленная получилась фраза, однако инвертор промолчал и, кажется, согласился с прежним своим именем. Я заметил, что прогулка в коридорах пошла ему на пользу: бледность исчезла, глаза заблестели и с любопытством зыркали туда-сюда. Словно и не пил отравы… Поразительно!