Мы вернулись к радужному пузырю АПЗ под холмом, проведав на обратной дороге дикарей. В их поселении ничего не изменилось — все так же кипели котлы, вздымался над трубами дым, сновали среди покрытых шкурами конусов гиганты с заросшими шерстью или безволосыми лицами.
Их жизнь, в сущности, была такой же, как наша под куполами: работа, еда, развлечения, сон. Мы развлекались с клипами и одалисками, они — со своими женщинами, а еще бросали мусор в силовой экран, чтобы полюбоваться на яркие фонтаны. Невелика разница, гниль подлесная!
Дакару хотелось осмотреть остатки строений на холме — то, что он называл обсерваторией. Решив, что случай подходящий, я сослался на усталость от многодневного напряжения и сказал, чтоб обошлись без меня, а также без опухшего и ни к чему не пригодного Мадейры. Скаф улетел, а мы с ним остались на тетрашлаковой стене у пузыря — конечно, не одни, а с моим огнеметом. Хотя в принципе место было безопасней некуда.
Мадейра был уже похож на человека — шея и щеки почти нормальные, зуд прекратился, и только надбровья еще нависали над глазами, как пара мясных червяков. Но говорить это ему не мешало. Мы поболтали о чудесах Поверхности, о синих небесах и зеленых равнинах, о реках, звездах и древних городах, о дикарях-гигантах — и так, слово за слово, добрались до кормчего Йорка.
Мой приятель-блюбразер обычно разговорчив; на всякий предмет у него десяток мнений и гипотез, которыми он делится с такой охотой, что собеседнику рта не раскрыть. Но только я упомянул о Йорке, как он насупился и стиснул губы. Даже глаза прикрыл, то ли от усталости, то ли демонстрируя мне, что тема совсем неинтересна.
Я повернулся к экрану, переливавшемуся над нами огромной полусферой.
— Помнишь, что случилось с тварью, прилетевшей к нам в первую ночь? С мотыльком, как обозвал ее Дакар? Мы его убили, но голова попала в силовой экран и испарилась. Понимаешь, что отсюда следует?
Глаза его тут же раскрылись, насколько позволяла опухоль. Об этом он был готов поговорить.
— Конечно, понимаю! Экран не пропускает ничего живого и вообще никакой органики. Мы были в скафе и потому прошли через преграду — корпус из триплекса нас защитил. Не беспокойся, Крит! Как прошли, так и обратно вернемся.
— Возможно, вернемся не все, — сказал я.
— Почему — возможно? Дамаска уже нет… его не вернешь…
— Могут быть и другие потери. Один неуклюжий блюбразер, например, оступится и рухнет прямо в шахту. Красивый фонтан, немного пепла и броня, которая расплавится в приемном бункере… Печальная история, но Эри, Дакар и Хинган поймут. Всякий может оступиться.
Шрам на щеке Мадейры дернулся. Он с укоризной посмотрел на меня.
— А, теперь мне ясно! Вот почему ты остался, а их отослал!
— Вообще-то не за тем, чтобы сбросить тебя в шахту. Но если ты не желаешь отвечать на мои вопросы…
С минуту мы глядели друг на друга, как пара пачкунов перед дележкой ценной находки. Потом он отодвинулся. Я придвинулся к нему и щелкнул пальцами протеза — не хуже, чем кормчий Йорк. Пожалуй, даже лучше — все-таки есть у протеза преимущества перед обычной рукой.
— Ты этого не сделаешь, Крит! — завопил Мадейра. — Мы же друзья! К тому же партнеры!
— Вот и отвечай мне, как другу и партнеру.
— Это не мои секреты!
— От них, Мадейра, зависит моя жизнь.
— Это еще почему?
— Ты не понимаешь? В самом деле не понимаешь, крысиные мозги? Ну, тогда объясню. Стоит нам появиться в Мобурге, как кормчий будет об этом знать. — Я продемонстрировал Мадейре свой браслет. — И, возможно, решит, что я ему больше не нужен — ни я, ни трое остальных.
— Я продемонстрировал Мадейре свой браслет. — И, возможно, решит, что я ему больше не нужен — ни я, ни трое остальных. Мы свою задачу выполнили — поднялись, осмотрелись и вернулись обратно, вместе с доверенным лицом и кучей важной информации. Лицо — вот оно, — я ткнул в Мадейру протезом, — а лишних для соблюдения тайны можно на компост пустить. На меня ведь уже три раза покушались, а кто и зачем — Пак ведает!
— Это не досточтимый Йорк! Он благороден, умен и…
— …и хитер, гораздо хитрее вас, мечтателей да собирателей, — закончил я. — А что до благородства, то и мне оно не чуждо. Расскажешь, будешь жив. Это во-первых, а во-вторых, останемся друзьями. Согласен?
С партнером-Охотником я бы так не разговаривал. С другой стороны, партнер-Охотник не стал бы ничего скрывать.
Не знаю, усовестился мой приятель или напугался, а может быть, принял во внимание мои резоны, только лицо его стало задумчивым. Он посмотрел на небо, облака и солнце, глубоко вздохнул и произнес:
— Ладно, Крит, согласен! Спрашивай! Что ты хочешь знать?
— Ну, например, давно ли кормчий Йорк ходит у вас в благодетелях?
— Недавно. Года три, — ответил он.
Любопытное совпадение! Эксперт Кассель из Кива называл такой же срок!
Повинуясь внезапно пришедшей догадке, я поинтересовался:
— Может, вам благоволит не один Йорк? И не в одном Мобурге? Как там насчет других куполов?
Помедлив секунду, Мадейра кивнул:
— Есть влиятельные люди, которых привлекают старина и, возможно, тайны Поверхности. Их немного, но тем не менее… — Он сделал паузу и признался: — Тем не менее их щедрость позволила нам привлечь к работам Черных Диггеров, приобрести ряд раритетов и оборудовать исследовательские центры — такие, как в тупике, где ты бывал. Кроме того, эти люди делятся с нами информацией — скажем, об этой шахте и заводе. — Мадейра покосился на купол, переливавшийся цветными пятнами. — Бесценная информация, из закрытых файлов ОБР и ВТЭК, но они имеют к ней доступ. И досточтимый Йорк, и почтенный Евфрат, и остальные.