— Ты мне нравилась такой, какой была, и нравишься теперь, — тихо промолвил он. — Нравишься не потому, что ты другая, чья-то копия или напоминаешь кого-то… Ты — Эри! Этого, милая, вполне достаточно. — Он прижался губами к ее волосам и прошептал: — Не знаю, зря ты это сделала или нет… клянусь, не знаю… Но все же спасибо тебе.
— Не зря! — сказала Эри, и в ее глазах промелькнуло знакомое упрямство. — Не зря, инвертор! На самом деле ты ведь не инвертор и даже не Дакар… А я — чуть-чуть не прежняя Эри. Если ты изменился, то почему бы не измениться и мне?
— В последний раз, — попросил он. — Не меняйся больше, пожалуйста. Я не хочу ложиться в постель с Элизабет Тейлор или Шерон Стоун.
— Кто они такие? Ты их знал в прошлой жизни? Тоже твои женщины?
— Не мои, общественные. Даже не женщины, а секс-символы, — смущенно пробормотал он. — Ты поможешь мне снять броню? Не знаю, что тут нужно расстегнуть и как…
— У нагрудного щитка есть клапан. Вот здесь.
Эри принялась его разоблачать, пока он описывал ей скитания в Керуленовой Яме, переход через Ключи, поиски в Старых Штреках, схватку с манки, машину-бурильщик и электрического червя, загнавшего их в поместье Бургаса. Эри слушала, кивала, и он заметил, что девушка то поворачивается к нему в профиль или анфас, то отступает на шаг-другой и смотрит на него темными блестящими глазами. Кажется, она хотела, чтоб он привык к ее новой внешности, или пыталась определить, доволен ли он ее обликом.
Закончив со своим рассказом, а заодно — с переодеванием, он спросил:
— Ну, какие еще у нас новости? Я слышал, что оружейники выиграли у стекольщиков со счетом шесть — ноль. Кажется, были беспорядки и много людей погибло? И что теперь произойдет? Фирмы Армстекла будут мстить Оружейному Союзу?
Он все еще не мог разобраться в логике местных войн, понять, чего добивались нападавшие и была ли достигнута их цель. Но эта тема Эри не занимала; видимо, случившееся казалось ей столь же привычным, как для него бунты шахтеров, крушения авиалайнеров и бесконечные войны в Ираке, Палестине и Чечне. Пожав плечами, она промолвила:
— Дела компаний не касаются Свободных. — Потом вдруг просияла улыбкой: — Я избавилась от твоей одалиски! Как ты хотел!
— Надеюсь, не Парагваю отдала?
— Нет. Вернула ГенКону за четверть стоимости. Ты не сердишься?
Он покачал головой, наклонился и прошептал ей на ухо:
— Не буду сердиться, если ты компенсируешь убытки.
Эри фыркнула.
— Прямо сейчас?
— Нет.
— Прямо сейчас?
— Нет. Я устал, я грязен, я голоден. Спущусь к себе, перекушу и отдохну. Ты придешь ко мне вечером?
Она взмахнула ресницами. Определенно, ее новое лицо было более выразительным! Он боялся признаться себе, что ищет — и находит! — в ее чертах сходство с женой.
— Вечером — это когда, Дакар?
— Дьявол! Я все забываю, что здесь нет ни утра, ни вечера, ни рассвета, ни заката… Вечер — это середина последней четверти, солнышко.
— Я приду.
Он уже направился к двери, когда она сказала:
— Еще одно, Дакар. Когда я вернулась из ГенКона, со мной связался Мадейра. Разыскивает тебя, хочет видеть, зовет к себе в тупик. Пойдешь?
— Завтра, вместе с тобой. Если Крит не утащит нас в подземелья.
— Мадейра хочет сказать что-то важное. Без свидетелей.
— Но без тебя я не найду этот чертов Тоннель!
— Найдешь. Он в Бирюзовом секторе, вход рядом с инкубатором. Я объясню, как туда добраться. Если желаешь, провожу.
— Это было бы лучше, — проворчал он и вышел в коридор.
Спускаясь в свой патмент на лифте вместе с тремя девицами, раскрашенными в желто-зеленую полоску, он размышлял о преображении Эри. Оно, несомненно, не было связано с косметической хирургией — ни швов, ни шрамов, ни других следов на шее и лице, да и какая хирургия может переделать цвет волос и глаз и форму черепа? Тем более за четыре дня! Эри подверглась какой-то иной операции, по-видимому генетической, если ее производили в ГенКоне, но он не мог представить, что это было. В генетике и медицине он разбирался значительно хуже, чем в геологии, хотя о своей болезни — к счастью, уже бывшей — прочитал десяток книг. Но в них его интересовали выводы, повсюду печальные — болезнь была неизлечимой и смертельной.
Хорошо, что это уже в прошлом, решил он, выбираясь из кабинки лифта. Девицы хихикали и перешептывались за его спиной. Одинаковая раскраска и прически, похожие на взрыв вулкана, делали их неразличимыми.
Он вымылся и поел, вытащив из раздаточного автомата три банки наугад. В одной оказался нарезанный кубиками ананас, в другой — пряная грибная паста, а в третьей — мясное желе неясного происхождения — может, из червей, а может, из лягушек. Он постарался не думать об этом и наслаждаться пищей: как ни крути, она была куда вкуснее, чем пилюли капсулей.
Ложе встретило его мягкими объятиями. Усталые мышцы расслабились, веки смыкались, и плыли под ними чудные и страшные картины: фигуры Хингана и Дамаска, обвешанные оружием, ледяной водопад, грохочущий в таинственной полутьме, серые тела гигантских крыс, скалы, холмы, мхи и мерцающая растительность в Керуленовой Яме, длинные бесконечные коридоры, шершавая стена и Крит-Охотник, прижавшийся к ней, точно к любимой женщине. Он всматривался в эти видения с интересом, не как очевидец, а словно зритель, перед которым крутят нескончаемый фантастический сериал, что-то вроде Конана Варвара или Зены, королевы воинов. «Хотя у них не было ни огнеметов, ни бластеров, только мечи да кинжалы, — лениво размышлял он. — Бластеры — это уже из другой оперы, из космической… из «Звездных войн» или «Дюны»…»