— Верно мыслишь, парень! — рявкнул Хинган, стукнув по колену кулаком. — Ну, так с кем ты встретился? Когда и где?
— У Мадейры, в тот день, когда вы готовились к походу. Там был человек, одетый в серое и в маске… спонсор-покровитель блюбразеров. Тоже делал так. — Он щелкнул пальцами. — Очень информированная личность! Тот самый кормчий Йорк, наверное… Кстати, вы знаете, кто такой кормчий?
— Об этом позже! — распорядился Крит.
Глаза его сверкали. — Рассказывай, партнер!
Он рассказал, не пропустив ни малейшей детали. Трое Охотников слушали, каждый по-своему: Эри хмурилась, Хинган поминал то крыс, то манки, то Отвалы, а предводитель экспедиции сидел с каменным лицом. Когда рассказ закончился, Крит повернулся к Мадейре и веско, негромко произнес:
— Ты — Свободный! Ты служил у втэков, стал потом блюбразером, но ты — Свободный и наш партнер! От партнеров ничего не скрывают, приятель. Дакару простительно, он не силен в наших обычаях, но тебе они известны: все, что относится к делу, принадлежит всем! Не хочешь раскрывать свои секреты, не входи в партнерство. Но если уж вошел… — Охотник сдвинул брови и, положив тяжелую руку на плечо Мадейры, вымолвил: — Мы еще поговорим об этом, Мадейра. А сейчас — все! Спать! Первым дежурит Хинган, потом Эри, я — последний. Спать!
* * *
Спать? Разве уснешь рядом с домом, в родных местах, где все живое, настоящее — и небо, и ветер, и воздух, и запахи, плывущие в нем… Все знакомо, все близко и так безумно далеко! Все за двойным барьером, неодолимым, как броня, в которую он упакован: время — один барьер, другой — его собственное ничтожество. Он — букашка, крохотная тварь; курица склюнет и не заметит!
С первым барьером он почти смирился. Он уговаривал себя, что там, в своем прошлом, жил бы все равно не больше года и все равно потерял бы сына и жену. То есть, конечно, они бы его потеряли… А перед тем настрадались, глядя, как он мучается… Может, оно и к лучшему, что он исчез — вернее, исчез его разум, а бездыханное тело где-то валялось, пока его не нашли, потом доставили к прозектору, определили диагноз, инфаркт или инсульт… Так и быстрее, и меньше горя для родных. «Сын поймет, что это к лучшему, — думал он, — а вот жена — навряд ли. Сын был взрослым и как бы отдельным человеком, а с женой мы составляли единое целое, и что бы в этом целом ни болело, что бы ни страдало, потеря мнилась страшной».
Но неизбежной — это он признавал. И если жизнь продолжалась, пусть в теле Дакара и в незнакомых временах, он был согласен жить. Тем более что новый мир стал потихоньху обрастать людьми, к которым он испытывал приязнь и иные чувства, более сильные и нежные. Ему казалось, что он найдет тут какую-то цель или цели, оправдывающие его существование — скажем, поднимется на Поверхность и сотворит о ней десятки клипов. Зная притягательную силу искусства, он верил, что это изменит ситуацию; найдутся люди, те же блюбразеры, которые последуют за ним, чтобы взглянуть на небо и солнце и заселить пустынные равнины. В мечтах он видел множество колоний, которые возникнут там и тут, на месте Петербурга и Москвы, Парижа и Нью-Йорка, видел тысячи машин и миллионы работников, расчищающих завалы и восстанавливающих города. Почему бы и нет? Ведь подземные жители так многочисленны, а техника их так совершенна! Как всякий человек, он мечтал о великом и даже мнил себя в какие-то моменты спасителем цивилизации, в то же время понимая, что грандиозные свершения могут оказаться миражем. Пусть! Пусть за ним пойдут немногие, пусть десяток, или трое, двое, или один, но самый дорогой и близкий! Он построит дом и будет жить в нем с Эри, растить детей, охотиться и снова приручать животных… Он сделает так, что об этом узнают в куполах, и кто-то, может быть, последует его примеру…
Теперь его намерения рухнули, мечты пошли прахом, и это был чудовищный удар. Поверхность закрыта для людей! Вернее, для тех существ, какими они стали… Ни один энтузиаст не согласится жить здесь, подвергаясь ежесекундной опасности от птиц, животных, насекомых и дикарей-гигантов. Ни один! Даже такой храбрец, как Крит-Охотник…
Не открывая глаз, он горько усмехнулся.
Ни один! Даже такой храбрец, как Крит-Охотник…
Не открывая глаз, он горько усмехнулся. Домик для Эри? Где? На сосновой ветке или в древесном дупле? И что они станут там делать? Летать на стрекозах, доить тлей, охотиться на бабочек и воевать с муравьями? Чушь, нелепость!
Он застонал от разочарования, потом, стараясь успокоиться, переключился на другие мысли. Он ощущал необходимость как-то обозначить преобразование, свершившееся с человечеством, и, поразмыслив, решил, что термин «Метаморфоза» вполне подходит. Кто ее затеял и зачем? Эти вопросы являлись весьма любопытными, но, как ему казалось, сейчас представляли лишь исторический интерес. Гораздо важнее другое: была ли Метаморфоза обратима? Ее, разумеется, осуществили с помощью каких-то установок и методик, наверняка генетических, — так почему не повернуть обратно? Что ни говори, а этот новый мир владеет огромными знаниями в части генетики, здесь клонируют живых существ и производят джайнтов — по местным понятиям, великанов… Можно ли такое повторить с людьми? Конечно, не с нынешним поколением, а с теми, что придут ему на смену?