Тут Сихон обнаружил, что глаза Нила открыты. Начальник Стражи, скрывая смущение, кашлянул:
— Велено тебе, северянин, спать ночью в отведенном тебе месте.
— Угу,- сказал Нил и закрыл глаза.
Сихон перенес тяжесть тела с левой ноги на правую.
— Ты понял меня? — спросил он настойчиво.
Нил приоткрыл один глаз.
— Я не глухой! — буркнул он и снова захрапел.
Сихон пожал плечами и оставил его в покое.
* * *
Теперь, когда смотрел Санти в сияющие глаза, бурные волны мятущихся чувств больше не захлестывали его. Но не разумом сдерживал он себя, а чем-то подобным мышце, родившейся внутри. Стоило напрячь ее — и будто челнок в воле кормчего становилась душа его над пенными гребнями чувств.
— Ты быстр в учении! — промолвила фьёль.
— Ты — мой учитель! — ответил юноша.- Могу ли я медлить?
— Санти, Санти! — Голос Этайи был нежен, как первый луч солнца.
Кисть руки ее спадала с изголовья продолжением струящегося шелкового рукава. Радужный поток волос тек до самого пола, смешиваясь с золотистой шерстью ковра.
— Хочешь, покажу тебе Золотой лес? — спросила она.- Тот, что лежит за Заповедными горами? Хочешь?
— Как может быть это? — спросил юноша.- Мили и мили отсюда до ваших гор…
Улыбнулась Этайа. Так, как улыбаются фьёль: одним лишь маленьким ртом. Кожа ее жила, как живут речные струи под лучами солнца. Холодными казались черты Этайи, но в холоде этом было больше тепла, чем в самой жаркой из песен Санти.
— Золотой лес! — прошептала она.- Он близко, близко… Ближе, чем этот дневной луч… Тысяча миль? Стань легче легкого, Санти… Легче легкого… Замри — и я понесу тебя…
Руки Этайи обняли юношу, нет, не прикоснулись, обняли так, как ветер обнимает встречающего утро. И дымка заволокла его взор. А потом вспыхнул яркий свет, и увидел он синее-синее море. И понял, что летят они над Срединными Водами, так высоко, словно нес их дракон. Но не было дракона под ними — лишь воздух, упругий и твердый, и живой, как спина парда.
Но не было дракона под ними — лишь воздух, упругий и твердый, и живой, как спина парда. И летели они дальше,- долго, пока не показались под ними берега Тайдуана, а выше — чудесные Заповедные горы. К ним несла Санти Этайа. Несла, как несет ветер легчайший цветочный пух.
Видел он внизу заросли тростника по берегам большой реки, видел оранжевые, алые, фиолетовые, пурпурные цвета Тайдуана. Видел озера, обильные чистой водой и крохотные — с высоты — города. И, наконец,- дымчатые вершины Заповедных гор, ограду Непостижимой страны фьёльнов. И — Золотой лес.
И запела Этайа. Не как смертному человеку пела она Санти — как фьёльну. Вечной была ее песня. Вечной, как Жизнь. И вновь родился от нее юноша. И нарекла его фьёль: Туон, Темный, ибо во тьме и сквозь тьму лежал его путь. А имя это было — тайным.
И вновь взлетели они над Заповедными горами, и летели над морем, о котором говорят: нет голубее вод, чем воды Межземного моря. Когда же легла под ними Черная Твердь, опустились туда, где была их судьба.
И узнал Санти боль фьёль, и заплакал. И обняли его сияющие руки Этайи:
— Прогони боль — и она уйдет!
И так сильна была вера фьёль, что успокоился Санти, уронил черноволосую голову на хрупкое плечо и уснул, как спит на глади морской покинутый ветром корабль.
Так утешила его та, которой не было утешения. И смешались сны их в этот полуденный час, как смешались радужные волосы Этайи с темными кудрями юноши. Сам Повелитель Судеб отступил от них, встал на страже: никому не позволено тревожить спящих. Только ветру, что сам сродни снам волшебным: никто не знает, откуда пришел он, куда уйдет. Но приход его — благо.
Так миновал день.
XII
«Первый шел по жестким травам.
Влево, прямо или вправо.
Шел легко, как ходят звери.
Шел…»
Конгская песня
— Скажи мне, Тай, куда вы идете? И зачем? — спросил Санти.
Он сидел на ковре недалеко от Этайи, полулежавшей на вытканных серебром подушках. Лицо фьёль было открыто, и свет играл на перламутровой коже.
— Ты спрашивал Биорка,- ответила фьёль.
— Да. Но он сказал только, что вы идете на запад, за Закатный хребет.
Когда Санти говорил об отвлеченных вещах, ему становилось легче. Казалось, что огонь, сжигающий его изнутри, притихает. Огонь этот вспыхнул совсем недавно, но даже новая власть Санти над чувствами оказалась бесполезна. Горела сама душа.
— У вас какая-то важная цель, да, Тай? Очень важная? Мне говорили, что фьёльны никогда не покидают своей страны. Но ты…- Он посмотрел на Этайю, лицо ее утонуло в свете, подобном свету восходящего солнца, чудесном золотом пламени.- Никогда не покидают. Это так?
— Да.
— Но ты — покинула.
— Я — покинула.
— Значит, цель ваша — сильнее обычая. Закатные горы — опасные горы. Я не воин. Но не буду обузой. Сердце мое говорит: я не буду обузой. Даже — вам. Я прав, Тай?
— Сверху, Туон. Ты прав правдой, что лежит сверху. Есть и другая. Да, мы не покидаем нашей страны. Мир закрыт для нас. Но это не обычай. Мы не уходим потому, что не можем жить без своих братьев и сестер. Фьёльн, далеко ушедший за круг Заповедных гор, сойдет с ума. Или перестанет быть фьёльном.
— Значит, фьёльны — пленники своей страны?
— Можно сказать и так.
Но мы и без телесных путешествий можем видеть настоящий Мир. А многие из нас — даже прошлый и будущий.
— Но ты — здесь! — воскликнул Санти.