— Пожалуй, я мог бы подарить им пару серебряных монет,- произнес Эрд, глядя на трех мужчин и одну женщину. Закончив одну импровизацию, они еще не начали другой и просто толклись на помосте, пока музыканты наигрывали одни и те же пять тактов.- Я видел ваших кукольников,- продолжил светлорожденный.- Это очень недурно. Жаль, что в Конге нет настоящего театра.
— Театр есть при дворе Великого Ангана,- отозвался Шинон.- Но я пока не удостоился. Да и не уверен, что мне понравилось бы то, что нравится соххогоям [12] . Скажу тебе откровенно, светлейший: искусство Конга умирает. Наши скадды стары, певцы поют одни и те же баллады. Это огорчительно для понимающего человека.
— Однако, я слышал, не так давно в твоем Фаранге жил юноша, что мог бы потягаться с певцами Тайдуана,- заметил Эрд.
— Вряд ли, светлейший. Уж я бы знал.
— Думаю, ты знал,- предположил Эрд. Он не мог понять, действительно ли Шинон в неведении о пропавшем юноше или хочет скрыть это от него.- Его зовут Санти.
— Санти? — Начальник Гавани задумался.- Нет! — покачал он головой.
— Достойный Шинон, ты удивил меня,- сказал светлорожденный.- Санти! Мы уже вспоминали о нем сегодня. Он — сын Тилода, и он — тот, кого я ищу.
— Ой-май! — воскликнул Шинон.- Зеленоглазый Сантан! Ты удивил меня, светлорожденный! Тилод никогда не говорил, что сын его — поэт. И что, ты полагаешь, у него было будущее?
Эрд кивнул.
— Трижды прискорбно! — проговорил конгай.
Лицо его омрачилось, но потом он вспомнил, что должен развлекать гостя, и повернулся к актерам:
— Эй, бездельники! — произнес Шинон, не скрывая раздражения.
— Вы слышали о Санти?
Те переглянулись. Было заметно, что они испуганы.
— Не трусить! — рявкнул Начальник Гавани.- Все знают, что Тилод был моим другом («Был»,- отметил Эрд.) А Тилод — его отец. Мой благородный гость говорит, что Санти — превосходный поэт. А значит, так оно и есть, потому что мой гость — светлорожденный Империи. Стыдно мне, что я узнаю об этом от того, кто лишь два дня назад ступил на землю Конга. Ну, знаете песни Санти?
Актеры молчали.
— Так,- тихо сказал Шинон.- Или вы развяжете сумы своего красноречия, или вас будут сечь плетьми, пока кожа ваша не раскиснет, как земля в сезон дождей!
Актеры переглянулись.
— Хорошо! — вдруг сказал один из них, худой черноволосый мужчина с горбатым носом и длинными беспокойными руками.- И пусть возможная кара падет только на меня! Я спою тебе песню, отважный Шинон. Санти подарил мне ее… Полмесяца назад. Слушай! Слушай и ты, светлейший, и знай: пусть у нас нет таких театров, как в Империи, но сердца наши не оскудели, как бы ни убеждал тебя этот моряк!
Шинон захохотал.
— Мне нравится твой язык, длинноволосый! Не бойся! Никто не накажет тебя за то, что ты выполнил мой приказ. Но учти: если песня будет плоха, ты уйдешь немым!
— Если она будет хороша,- вмешался Эрд,- награда будет достойной.
Актер внимательно посмотрел на аристократа.
— Жизнь — за жизнь! — неожиданно сказал он.
Ни Эрд, ни Начальник Гавани его не поняли.
— Начинай же! — приказал Шинон.
Актер стал на середину помоста, а его товарищи отступили в стороны. Сбросив с плеч алый плащ, он вывернул его наизнанку и вновь накинул на костлявые плечи. Теперь плащ был черным, как ночное небо. Запахнувшись в него так, что осталось на виду только узкое лицо, конгай медленно произнес:
— Мы были рядом: вот я, вот Ночь.
Вот сонное море Зур.
И луны мчались во тьме точь-в-точь,
Как парусник в пору бурь…
Глухо заурчал барабан. Ему отозвались струнные. Словно зашумел длинный морской накат.
— И я позвал ее: слышишь, Ночь,
Давай я тебе спою (и сам он уже не говорил — пел),
Спою тебе, как другим невмочь,
Как только я не боюсь!
Я так спою для тебя, о Тень,
Что смолкнет пенный накат.
Я так спою, чтобы к нам слетел
Дракон на песчаный плат!
И я запел. И все было так.
И Ночь — на моей груди.
И жар ее — на моих устах…
— Плати! — я сказал.- Плати!
Я отдал все. До живой воды,
Что влил в меня черный Юг!
И вот я сух пред тобой. И ты
Отдай мне силу свою!
Черный плащ упал. Певец сделал несколько шагов — до самого края помоста. И так стоял, раскачиваясь, запрокинув вверх голову, казалось,- вот-вот сорвется. Крылья волос падали на его худые плечи и тоже раскачивались в такт его движениям.
И Ночь, которой я пел тогда,
Ответила мне: «Что ж,
Коль хочешь силу мою,- отдам!
Но ты от нее
Умрешь».
Он еще какое-то время стоял не шевелясь. Как воин, получивший смертный удар и осознающий это. Потом как-то съежился, опал, неловким движением подхватил с помоста плащ, волоча его за собой, пошатываясь, сошел со сцены и, не обернувшись, покинул зал.
— Не гневайся на него, отважный Шинон,- сказал пожилой актер.- Он стал тем, кого играл.
Шинон согласно склонил голову:
— Я понимаю. Передай ему мое восхищение. Да простит он меня за злые слова. Как имя его?
— Харм, светлейший.
— Он тронул мое сердце. Отныне оно открыто для него. Не смею оскорбить мастера деньгами.- Шинон хлопнул в ладоши — появился домоправитель.- Морон! Принеси мой браслет из черного металла!
Домоправитель вышел, но тотчас появился, так быстро, будто браслет уже заранее лежал в его кармане:
— Вот, мой господин.