Один из мальчиков хмыкнул. Вагар строго взглянул на него:
— Ты не веришь мне?
Остальные тут же стали пихать скептика локтями:
— Дальше, дальше, Тумес!
— Мы поливали палубу из кожаных ведер каждые полчаса. Это работа, я вам скажу! Солнце палит так, что волосы на голове начинают дымиться. Воздух — хоть ножом режь. Над водой стоит марево, будто ты сам — в воде!
Вдруг море, ровное, как лысина, закипело, вздулось бугром, огромным, как холм, лопнуло — и будто лес вырос: она! Щупальца — в шесть локтей толщиной, не менее, а два длинных — храм обхватить могли бы — и еще б осталось. Сама, как гора, а в горе — два глаза. Огромные! Ка-ак выбросит щупальце — да на наш кораблик!
Рассказчик сделал паузу и посмотрел на слушателей: у всех ли открыты рты? У всех.
— Но капитан у нас, как она к нам потянулась, он горшок с огненным зельем хвать — и прям на коготь, что у щупальца на конце. Огонь вспыхнул — зверюга щупальце и отдернула. А вторым — цап за грот имперца. И на борт его! Матросы так в воду и посыпались. А тварь корабль к себе подтянула, а людей малыми щупальцами подбирает. Это я говорю — малые, а так они — локтей сорок. А мы стоим, смотрим — ветра нет, штиль. Один торгаш спустил шлюпку, так тварь ее сцапала. А в шлюпке шестеро гребцов было да младший кормчий. Хвала Морской богине, ветерок подул, тут мы по-тихому, по-тихому — и ушли.
Хвала Морской богине, ветерок подул, тут мы по-тихому, по-тихому — и ушли. Капитан потом Богине весь барыш отдал. Так-то, парни. Море — это вам не яйца чесать!
— Слышь, Тумес, а правду говорят: тайдуанские маги могут человека в быка превратить? — спросил один из мальчиков.
— Не видал,- сказал вагар.- С магами не знался. А вот быков видел — не вашим чета.
— Это где ж? — спросил старший из подростков.
— Бур-чаданн! — сказал Биорк.- Народ там, честно скажу, диковатый. Лица — будто сплющенные, кожа желтая, как мокрый песок. А поклоняются богу-быку, как вы.
— Быкоглавый — не бог-бык! — возразил один из ребят. Остальные поддержали его.
— Ну, будь по-вашему,- согласился Биорк.- И то: поглядишь на этих бур-чаданну — бог у них точно другой. Да не о нем речь. Земля там не сады да поля, как у вас — степь! Трава голубая, в человечий рост, а то и в два, верхушки белые, пушистые, как хвост у пса-следопыта. Ветер подует — заволнуется, будто не трава, а вода морская, и барашки пенные поверху бегут.
— А что быки? — спросил кто-то.
— Не торопи. Представь: поднимаешься на холм и видишь: в голубой траве — темный поток. Быки, телята, коровы — огромное стадо. Тоже, как волны, колышутся. А за ними, в кругловерхих низких фургонах,- бур-чаданну. А уж быки! В холке — локтей шесть!
— Брешешь! То есть не может быть! — воскликнул старший и сам же испугался собственного возгласа.
— Клянусь рогами Могучего! — серьезно сказал вагар.- Шести локтей.
— Да-а! — восхитился кто-то.- Нам бы такого!
— А что эти бур-чаданну, как они живут? — спросил щуплый подросток с торчащими ушами и добрым взглядом.
— Бур-чаданну? Живут. Быков пасут.
— А скажи,- осторожно поинтересовался лохматый толстогубый подросток.- Где ты так драться выучился?
— Отец научил,- сказал Тумес-Биорк после паузы.
— А отец твой кто? Воин?
— Умер,- буркнул Тумес-Биорк. И лег лицом вниз на жесткую постель.
Старший подросток отвесил лохматому затрещину.
— Крысиный огузок! — прошипел он.
Однако делать было нечего. Мальчики перебрались на другой конец комнаты и шушукались там еще с полчаса. Потом расползлись по своим ложам, и старший задул лампу.
Теплые сумерки стерли краски с фарангских предместий. Зато четче, рельефнее обозначились границы вещей, отчеркнутые тенями. Звуки, чье место в нашем сознании обычно сужено зрительными образами, тотчас утратили свою суматошность, наполнились смыслом: тут рокот прибоя, переставший быть просто шумом, и шелест листьев, обретший тысячу голосов, тут потрескивание камней, остывающих, просыпающихся, и тонкий свист ящерицы. Шепоты и шепоты. Скоро вязкая южная тьма освободит и остальное: водопад запахов ударит в ноздри, осязаемым станет ветер, и влажный пар, исходящий от поверхности вод, станет теплым и соленым, какой он и есть на самом деле.
Мужчина смотрел на обнаженную девушку. На темный, нет — черный, потерявший выпуклость — силуэт, тень на светлой стене воздушного пространства, поднявшейся над восходящей плоскостью Фарангского залива. Сильная рука мужчины черпала мелкий песок, приятный сохранившейся в нем теплотой, и, медленно разжимаясь, отдавала его назад, туда, где он переставал быть песком в руке, а становился частью сущности, называемой «берег».
Девушка двигалась. Из-под босых ног вспархивали маленькие песчаные вихри. Она танцевала. Музыкой ей были мерное дыхание волн и собственное пение и еще шорох, с которым ноги ее разбрасывали песок:
— В темной воде синеватая нить.
Мир разделяется — «мы» и «они».
Желтые пятна и соль на пустом берегу.
Тысячи звезд осыпаются в нас.
Мы улыбаемся. В тысячный раз
Наши тела утопают в песке,
Как деревья в снегу.
Веточки пальцев в сугробах песка.
Капли зрачков — дважды два огонька.
Сполохи голоса в раковине наших рук.
Тяжкие головы темных домов.