— Меч не главное! Я хочу, чтобы ты поехал со мной в Империю, в Хольд! Тебе понравится в Империи, Санти! Ты — наш! Я, Эрд, Биорк — мы все сделаем, чтобы тебе было хорошо на нашей земле!
— Спасибо, Нил! Мне бы очень этого хотелось! Но… Все же Конг — моя страна. И я не знаю, что с моим отцом…
— Мы поможем тебе его найти! — пообещал Нил.- Биорк отыщет все что угодно. И кого угодно! Мы найдем твоего отца, и вы поедете вместе!
— Еще — Этайа! — сказал юноша.- Что скажет она? Ей известен мой путь лучше, чем мне! Правда, я все время сползаю на обочину! — засмеялся он.- Но думаю, что не зря!
— Свидетельствую! — подтвердил Нил и важно поднял руку.
Оба засмеялись. Им было очень славно сейчас, Нилу и Санти. Они были готовы просто танцевать от радости.
— Давай отложим это дело до возвращения! — предложил Нил.- Если мы все разом навалимся на тебя, тебе придется уступить!
— А Генани? — улыбнувшись, спросил юноша.- Думаешь, она тебя поддержит?
— Мы и ее возьмем с собой! — щедро заявил Нил.- Женщина Урнгура — в Империи! Да ее выйдет встречать весь Глориан!
— Ладно! — согласился Санти.- Поговорим, когда вернемся в Урнгур! В таинственный Урнгур! О! — закончил он, понизив голос и округлив глаза.
— Добро! Полезай наверх! — Нил взялся за конец веревки.- Полезай! Я подержу!
Когда они оба взобрались на карниз, Нил сбросил мешок и достал флягу с вином.
— Сполоснем горло! — сказал он, протягивая флягу Санти.- Немного передохнем и поднимемся на плато.
— Я не устал! — ответил юноша.
И это было правдой. Он чувствовал, что жизнь так и бурлит в нем. Санти было весело. И Нилу было весело, тем более что гнетущее чувство, мучившее сына вагара с тех пор как он утратил Дар, ушло. Да и зачем теперь ему Дар? Теперь он вернется домой, на Север, станет тем, кем был до Руны. И у него отличные друзья! Жаль вот, что Ортран…
— Пусть тому, кто шел вместе с нами и ушел, не простившись, будет хорошо там, в Нижнем мире! — сказал великан, сделал глоток и отдал флягу Санти.
— Будет так! — отозвался юноша.
Нил встал, подергал паутинный трос. Крепко! Ох, как ему хочется домой!
Держась за канат, Нил полез вверх. Ноги, привычные к горным кручам, сами находили опору. И все же подъем не был легким. Мешок за спиной тяжело давил на плечи, руки, перебирающие канат, дрожали. Нелегко далась победа. А когда победа дается легко?
Нил преодолел последние десять локтей и перебросил тело на край обрыва. Еще усилие — и он отполз на пару шагов.
«Надо помочь мальчику!» — подумал он.
И тут камень, на котором он лежал, слегка вздрогнул.
«Тысяча демонов! — удивился сын вагара.- Опять! Мы же его…»
Камень еще раз вздрогнул, и на Нила упала тень.
Он поднял голову и увидел огромную массу камня прямо над собой. Оцепенев, Нил смотрел, как масса опускается вниз, опускается на него… нет, рядом с ним, ударяется о скалу в трех локтях от головы Нила. Огромная каменная глыба, нет, колонна! И земля снова легонько вздрагивает, но грохот от удара камня о камень, нет, не грохот, скорее треск, он очень тих для падения такого огромного…
Нил поднял лицо и увидел, что заслонившая небо скала имеет очертания человеческой фигуры, фигуры в сто локтей высотой!
Сердце его остановилось. Невидимая сила прижала Нила к земле. Он не мог ни пошевельнуться, ни закричать, чтобы предупредить Санти. А громадная фигура наклонялась ниже, ниже. Чудовищная ладонь, бугристая ладонь из бурого вулканического камня опускалась сверху. Четыре пальца, каждый — в пять локтей длиной, сомкнулись вокруг Нила, сдавили его, вознесли на столоктевую высоту, к огромному, невообразимо огромному и страшному подобию лица. И щель, нет — пещера рта распахнулась, обдала Нила ядовитым серным дыханием бездны, выдохнула:
— Ты!
И эхо грома сорвало лавину с окрестных склонов.
Нил дернулся, но горячие, раскаленные пальцы сдавили еще сильней, смяли грудь до реберного хруста, задушили, как соединившиеся кольца огромной змеи, лишили всякой надежды.
Нил видел гороподобное, безносое, невообразимое лицо бога в десяти локтях от себя. Ему захотелось закрыть глаза, закрыть их и никогда больше не открывать, чтобы не видеть этого ужаса. Он уже понял, кто перед ним, и дрожал, как от озноба, хотя жар дыхания бога опалял его лицо.
А каменные пальцы сжимались, сжимались медленно, неотвратимо, неспешно, давили его, как давят созревший плод, отжимая сок. Неотвратимо. Неизбежно.
Не только плоть, саму душу выжимала из Нила огромная раскаленная ладонь. Именно ее, бессмертную часть его существа, выдавливали чудовищные тиски. Чтобы, выдавив, втянуть, всосать в раскаленную бездну. Навеки.
А рука поднималась выше, выше, над исполинской, ноздреватой, бугристой головой — выдавить, раздавить и шваркнуть алый комок в черную стену горы!
И Нил, потерявший все, что имел, потерявший жизнь, разум, любовь, надежду, абсолютно все, что было у него, выплеснул из горла последние крохи воздуха, последние остатки веры в иступленном шепоте-всхлипе:
— Тур…
И успел увидеть мутнеющими глазами, как зашевелился огромный склон горы там, за полумильным провалом. Черный, уходящий отвесно вверх склон зашевелился — и развалился пополам, треснул, разошелся во всю длину, выбросив красную жидкую лаву. И оттуда, из живой раны горы, выдвинулось нечто невообразимое, нечто, ни на что не похожее, отекающее тяжкими лавовыми реками, столь огромное, что не могло, не имело права двигаться. Но оно двигалось, двигалось, отделялось от жаркого лона горы, истекало алым каменным расплавом, исходило дымом, желтым и черным, в синее нежное небо.
И что-то длинное вытянулось на невообразимой высоте, потянулось к Нилу, нет, не к Нилу — к тому, кто губил его. И с этого длинного наконец стек магматический, вязкий раствор, и узнал сын вагара ТРЕЗУБЕЦ.
Уши Нила не услышали грома и грохота, но он еще ощутил, как ослабели сжавшие его тиски, как пошла вниз рука жестокого бога, уже забывшего о крохотном червячке-человеке.