Она продолжала молчать, и я со все возрастающей яростью, сжимая ей руку, возобновил свою речь:
— У нас будут дети, я хочу много детей. По тебе вид-но, что ты можешь нарожать сколько угодно. Я сделаю тебе двух, трех, четырех, восьмерых — в общем, сколько захочешь.
Ее молчание начало меня беспокоить, и я резко спросил:
— Ну что ты об этом думаешь?
Она наконец-то решилась и медленно произнесла:
— Я не могу ответить тебе вот так, с налету. Мне нуж-но подумать.
— Подумай. Можешь ответить мне завтра, послезавт-ра. Когда захочешь. А тем временем, — добавил я внезап-но, — мы прямо сейчас поедем к матери, и я представлю тебя как свою невесту.
А тем временем, — добавил я внезап-но, — мы прямо сейчас поедем к матери, и я представлю тебя как свою невесту.
Мне вдруг пришло в голову, что Чечилия может не поверить, что я богат, и я хотел, чтобы она убедилась в этом собственными глазами. С другой стороны, предста-вить ее как свою невесту значило скомпрометировать ее и в каком-то смысле принудить ее согласиться.
Она спросила:
— Зачем нам ехать прямо сейчас? Мы можем позна-комиться в другой раз.
— Нет, лучше сегодня. Ты увидишь ее и сможешь по-нять, о чем идет речь.
— Но ты не можешь представлять меня как свою не-весту, я еще не решила.
— Какая разница? Если мы не поженимся, я скажу матери, что ты передумала.
— Ответ я дам тебе сегодня, — сказала она неожидан-но и каким-то странным тоном, словно уже приняла ре-шение, но собирается сообщить мне его через несколько часов. — Сегодня вечером.
— А почему вечером? Почему не сейчас?
— Нет, вечером.
Я ничего на это не сказал, сбросил тормоз, включил зажигание, и мы поехали. Я так ее хотел, что мне каза-лось, будто предложенный мною брак — это еще слиш-ком малая цена даже не за вечную любовь, а за одно мимолетное соитие. Для того, чтобы взять ее хотя бы раз, я готов был не только жениться, но вступить в союз с дьяволом и обречь на проклятие собственную душу. Вы скажете, что это фраза, и к тому же романтического тол-ка. Но в тот момент проклятие было для меня не фразой, а чем-то совершенно реальным, подстерегающим меня не в том, ином мире, в который я не верил, а в мире этом, где я был вынужден жить. И, как ни странно, это ощуще-ние нависшего надо мной проклятия не лишало меня смутной надежды на избавление, которое я надеялся об-рести в тот день, когда Чечилия станет моей.
Солнце уже закатывалось над Аппиевой дорогой, чернильно-черные силуэты кипарисов и пиний четко выри-совывались на широкой красной полосе, сквозь которую как будто прорвалось пламя пожара, бушевавшего в тем-ных развалинах туч. Я начал потихоньку подниматься по старой римской дороге, тормозя там, где древнее покры-тие выступало из-под асфальта, или чуть мешкая, чтобы полюбоваться на руины, ограды, ворота, машины на зе-леных газонах. Я размышлял над предложением, которое только что сделал Чечилии, и понимал, что прибегнул к браку с излишним, может быть, легкомыслием ради того, чтобы достигнуть цели, которая браку не только чужда, но прямо его отрицает. Тут я испугался, что об этом мо-жет догадаться Чечилия, сделав неприятное открытие, что женюсь я только для того, чтобы от нее избавиться. В конце концов, думал я, вполне вероятно, что в глубине души Чечилия лелеет идеал супружеской жизни, и по-спешность, с которой я предложил ей стать моей женой, может оскорбить этот идеал. И потому через некоторое время я снова вернулся к той же теме:
— Ты правильно делаешь, что не отвечаешь мне сра-зу. К браку нельзя относиться легкомысленно.
Она ничего не ответила, и я продолжал:
— Жениться — это значит соединиться на всю жизнь. По крайней мере я думаю именно так. Я поэтому и ска-зал, что венчаться мы будем в церкви.
Совершенно неожиданно она спросила:
— А почему в церкви?
— А потому, — промолвил я с удовлетворением, — что церковный брак соединит нас действительно, так что мы уже не сможем разлучиться.
Она сказала:
— Но ты ведь в это не веришь.
— Я сделаю это для тебя.
— Но и я тоже не верю.
— Как? Но ты сама говорила, что до двенадцати лет воспитывалась у монахинь.
— Это ничего не значит.
Я и когда жила у монахинь, не верила.
— А во что ты верила?
Казалось, она некоторое время раздумывала, а потом сказала, точно и сухо взвешивая каждое слово:
— Ни во что. Не то чтобы я не верила, потому что подумала-подумала и поняла, что не верю. Я не верила, потому что никогда об этом не думала. И сейчас не ду-маю. Я думаю о чем угодно, только не о религии. А если человек о чем-то не думает, значит, это «что-то» для него не существует. Религия мне не то чтобы нравится или не нравится, она для меня просто не существует.
Я сказал, снижая скорость, пока машина окончатель-но не остановилась:
— Сейчас ты об этом не думаешь, но не исключено, что придет день и ты задумаешься.
Она помолчала, потом сказала:
— Мне кажется, нет. Этого не будет. Если уж я не думала об этом у монахинь, где не было ничего, кроме религии, с чего это я задумаюсь об этом, выйдя из монас-тыря, когда вокруг столько всего, о чем можно подумать? Знаешь, о чем я думала, когда молилась вместе с монахи-нями?
— О чем?
— О часах.