В свое время я заметил, что через два дома от дома Чечилии, на пересечении ее улицы и другой, находится бар. И вот как-то днем я остановил машину перед этим баром, попросил жетон и набрал номер Чечилии. Ожи-дая, пока она подойдет, я сообразил, что не придумал
I никакого предлога для разговора. Мы уже разговаривали сегодня утром и условились встретиться на следующий день, что я могу сказать ей еще? В конце концов я решил, что попрошу ее прийти ко мне сегодня, несмотря на наш утренний договор, и подумал еще, что, если она согла-
215
Альберто Моравиа
сится, я раз и навсегда откажусь от своего намерения ее выслеживать.
Я долго ждал, и вот наконец голос Чечилии, бесстраст-ный и бесцветный.
— Это ты? В чем дело?
— Я передумал, мне все-таки надо встретиться с то-бой сегодня.
— Сегодня это невозможно.
— Почему невозможно?
— Потому что я не могу.
— Ты что, и сегодня идешь к продюсеру?
Она промолчала, словно ожидая, что я сам покончу с этой темой. Некоторое время подождал и я, надеясь, что у Чечилии достанет лицемерия, чтобы сказать мне что- нибудь ласковое, как это сделала бы на ее месте любая женщина, сознающая, что есть все основания ее подо-зревать.
Некоторое время подождал и я, надеясь, что у Чечилии достанет лицемерия, чтобы сказать мне что- нибудь ласковое, как это сделала бы на ее месте любая женщина, сознающая, что есть все основания ее подо-зревать. Но у Чечилии не было воображения, и она ни-когда не говорила больше того, что могла. И потому пос-ле долгой паузы она сказала только:
— Значит, до завтра. Чао.
Я вышел из бара, сел в машину и, проехав два дома, остановился напротив подъезда Чечилии. Я занялся слежкой впервые в жизни и, как я уже говорил, считал, что это очень просто: ведь не одни же профессионалы этим занимаются, не только полицейские агенты; под-глядывают из-за ставен кумушки, подсматривают в за-мочную скважину мальчишки и любопытные зеваки, которым просто надо убить время. Но едва я приступил к делу, как обнаружил очень простую вещь, о которой не подумал раньше: одно дело было шпионить по обязан-ности или из праздного любопытства, как кумушки и дети, и совсем другое — мой случай, когда шпионить приходилось с определенной целью, которая непосред-
216
Скука
ственно меня касалась. Не прошло и десяти минут, как я понял, что страдаю гораздо сильнее, чем тогда, когда сидел дома, перебирая свои подозрения в уме и не пыта-ясь сверить их с действительностью. Подозревать Чечилию я продолжал и сейчас, но к боли от подозрений примешивались теперь еще напряжение и тревога, ко-торыми сопровождался сам процесс слежки. Если б я по крайней мере знал точный час, когда Чечилия выйдет из дому, я мог бы оставаться спокойным вплоть до той минуты, когда она появится на пороге. Но так как я не знал, когда должен наступить этот момент, каждый про-ходящий миг был для меня таким же болезненным и мучительным, каким должен был бы быть только самый последний, перед тем как я ее увижу. И потому время бесплодного ожидания вместо того, чтобы распасться на отдельные отрезки, которые я с легкостью мог бы объяснить опозданием по тем или иным причинам (жен-щины вообще любят опаздывать: слишком долго одева-лась, кто-то позвонил) и которые были бы достаточно продолжительными, чтобы на эти минуты меня остав-ляла тревога, все длилось и длилось, ничем не запол-ненное, напряженное, похожее на высокий пронзитель-ный звук, который становился все выше и выше, или на монотонную, все усиливающуюся боль.
Первые десять минут я ждал спокойно, так как был уверен, что Чечилия не выйдет, поскольку я заступил на свой пост без десяти три, а раньше трех Чечилия никогда не выходила. И действительно, в течение первых десяти минут она не появилась, и тогда я подарил ей еще десять; прошли, однако, и они, а потом следующие, и я решил подождать еще десять, хотя не понимал, какая причина может задержать Чечилию в доме так долго. Эти тоже прошедшие впустую десять минут показались мне более
217
Альберто Моравиа
долгими, чем первые тридцать, но я перенес их сравни-тельно легко, так как был уверен, что ожидание сейчас закончится и Чечилия появится на четвертой или пятой минуте. Однако Чечилия не появилась, и я неожиданно оказался в пятый раз перед лицом ничем не заполненно-го времени, которое было мне так же отвратительно, как может быть отвратительна огромная пустынная площадь человеку, страдающему боязнью пустого пространства. Тем не менее я подождал еще, проникнутый почти мис-тической верой в то, что на этот раз она выйдет, не может не выйти. Но Чечилия не вышла, и я примирился с тем, что мне придется ждать еще десять минут; за неимением ничего лучшего я утешил себя тем, что таким образом всего получится час, а час — это максимум времени, в течение которого вообще можно чего-либо ждать. Но, как и следовало полагать (я говорю «как и следовало», так как сам уже чувствовал, что появление Чечилии было бы теперь чем-то противоестественным, на грани чуда), Че-чилия не вышла, и я настроился прождать в седьмой раз очередные десять минут, найдя для себя вымученное оп-равдание в том, что если час — это вообще максималь-ный срок ожидания, то я должен подарить Чечилии еще десять минут сверх того, хотя бы из вежливости.