— Но зато мы можем быть вместе целый день.
— Да, но я хотел с тобой спать!
— Спать будем в другой раз, может быть, завтра.
— Но я хотел сегодня, сейчас!
— Ты просто как ребенок.
Наступила пауза. Чечилия шла среди зарослей дрока, опустив глаза, как будто что-то искала. Потом наклони-лась, сорвала травинку и зажала ее в зубах. Я в ярости воскликнул:
— Так вот почему ты предложила мне провести вмес-те целый день. Ты знала, что сегодня ты не можешь спать с Лучани.
— И Лучани хотел со мной спать, но я сказала ему то же, что и тебе.
— Да, но Лучани спал с тобой вчера, а я три дня назад.
— Лучани не спал со мной вчера: он, как и ты, спал со мной три дня назад.
Она продолжала идти впереди меня, сквозь заросли дрока, такая беззаботная, с травинкой в зубах. Я злобно спросил:
— А куда, собственно, ты идешь, что ты собираешься делать?
— Все, что тебе угодно.
— Ты знаешь, что мне угодно.
— Я тебе уже сказала, что это невозможно.
— А если это невозможно, то я не знаю, чем можно заняться еще.
— Хочешь, вернемся в город и сходим в кино?
— Нет.
— Хочешь, поедем к морю?
— Нет.
— Хочешь, поедем в Кастелли?
— Нет.
— Может быть, ты хочешь остаться здесь?
— Нет.
— Хочешь, уедем?
— Нет.
— Но что же ты тогда хочешь?
— Я уже сказал, что хочу спать с тобой.
— А я тоже тебе сказала, что сегодня это невозможно.
— Тогда пошли отсюда.
— И куда мы поедем?
— Не знаю, пошли.
Мы вернулись к машине, и на этот раз я шел впереди нее, хотя в отличие от Чечилии, которая как будто всегда знала, если не умом, то телом, куда она идет, я совершен-но не понимал, куда иду.
Едва мы сели в машину, я сразу же рванул с места на большой скорости, не подождав даже, чтоб Чечилия как следует захлопнула дверцу. Я чувствовал, как растет во мне ярость, которую невозможно было утолить, как нельзя утолить огонь, который находит для себя все но-вую пищу. Именно ярость порождала преследующие меня навязчивые видения, словно, не сумев взять Чечилию, я был теперь обречен с тупым упорством искать и находить ее образ во всем, что имело с нею хотя бы отдаленное сходство. Так, скажем, вид некоторых по-лян, которые не сплошь заросли травой, напоминал мне о ее животе, округлые пригорки — о ее груди, в очерта-ниях некоторых лужаек мне виделся ее профиль.
Так, скажем, вид некоторых по-лян, которые не сплошь заросли травой, напоминал мне о ее животе, округлые пригорки — о ее груди, в очерта-ниях некоторых лужаек мне виделся ее профиль. Если дорога начинала петлять между двумя округлыми хол-мами, мне виделись раздвинутые ноги Чечилии, лежа-щей на спине, и казалось, что между холмами проходит щель ее лона и машина бежит как раз к этой щели. Но после того как гигантская Чечилия, ставшая землей, по-глотила и меня, и машину, и все окружающее, перспек-тива вдруг изменилась, вместо двух холмов появилось четыре, и не стало ни ног, ни лона — так, обычный пей-заж, и ничего больше. Вдобавок, как я уже говорил, я и сам не знал, куда ехал; мне казалось, что я пытаюсь догнать что-то такое, что, сколько ни старайся, не дого-нишь. Это что-то всегда оставалось впереди — то в той вот группе деревьев, то на том холме, то на той насыпи, то на том мосту, но, добравшись до деревьев, до холма, до насыпи, до моста, я видел, что там ничего нет, и должен был из последних сил устремляться в погоню за новой обманчивой целью. И все это время, несмотря на бредовое состояние, вызванное бессильной яростью, меня ни на минуту не покидало ясное и четкое ощуще-ние, что Чечилия тут, рядом со мной, близкая и в то же время недоступная.
Не знаю, сколько времени я так ехал — без цели, на-угад выбирая дорогу на развилках, то и дело возвращаясь назад, километры и километры, то вдоль моря, то среди леса — может быть, час. Внезапно на какой-то дороге посреди просторного поля, окаймленного рядами топо-лей, я резко остановился и повернулся к Чечилии:
— Я хочу сделать тебе одно предложение.
— Какое?
Пока я ехал, я об этом не думал. Но последние дни и сегодня утром, перед свиданием с Чечилией, я думал об этом все время, и потому мне казалось, что то, что я скажу, должно прозвучать совершенно естественно:
— Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Я увидел, что она посмотрела на меня без удивления, со спокойным недоверием.
— Ты хочешь, чтобы мы поженились?
— Я уже давно об этом думаю, и сейчас, по-моему, самое время.
Она смотрела на меня, а я испытывал в это время головокружительное и сладостное ощущение человека, который после долгих колебаний бросился наконец в без-дну. Я схватил ее за руку и торопливо произнес:
— Ты станешь моей женой, и мы переедем к моей матери. Ты, наверное, не знаешь, но я ведь богат.
— Богат?
— Да, вернее, мать богата, но раз мы будем жить у нее на Аппиевой дороге, ее богатство станет и моим, то есть нашим.
Она ничего не отвечала, и я заговорил снова.
— Мы поженимся со всей возможной пышностью. Бракосочетание в церкви, подарки, конфеты, цветы, при-емы и так далее. Сразу же после уедем в свадебное путе-шествие на север, например в Скандинавию, или на юг, в Египет. По возвращении твоя жизнь совершенно пере-менится. Ты станешь дамой высшего римского обще-ства — вроде тех, что ты видишь иногда на виа Венето или на площади Испании.