Я уже сказал, что, сколько себя помню, я всегда ску-чал; добавлю к этому, что лишь совсем недавно я сумел достаточно ясно понять, что это такое — моя скука. В детстве же, отрочестве и в первые годы молодости я стра-дал от нее, будучи совершенно не в состоянии ее объяс-нить, — так человек страдает от хронических головных болей, не решаясь обратиться к врачу. А уж в детстве эта же самая скука принимала формы настолько неясные, не доступные не только моему — ничьему пониманию, что мать, которой я не мог ничего объяснить, приписывала ее нездоровью — примерно так, как дурное настроение младенцев объясняют тем, что у них режутся зубы. В те годы мне случалось неожиданно прерывать игру и на дол-гие часы застывать в полной неподвижности так, словно меня оглушили, — это было то самое болезненное состо-яние, которое вызывало у меня внезапное «увядание» ок-ружающих предметов, а точнее — бессознательное ощу-щение того, что между мною и остальным миром пере-стала существовать какая-либо связь. Если в такую ми-нуту в комнату входила мать и, видя меня молчаливым, бледным, безвольным, спрашивала, что случилось, я не-изменно отвечал ей: «Мне скучно», объясняя этим яс-ным и плоским словом сложное и темное состояние сво-ей души. Но мать принимала мое объяснение буквально и, наклоняясь, чтобы меня обнять, обещала сегодня же вечером сводить меня в кино или сулила еще какое-нибудь развлечение, которое, я точно знал, не могло быть лекарством против скуки, так как в самой идее развлече-ния не было ничего ей противоположного. И покуда ма-тери казалось, что она успешно развеяла мое настроение, я, притворившись, что с радостью принимаю ее предло-жение, продолжал маяться все той же скукой, которая рождалась во мне и от прикосновения ее губ к моему лбу, ее рук к моим плечам, и даже от вызванного ее словами ослепительного видения киноэкрана. Как я мог объяс-нить матери, что развеять мою скуку невозможно? Я уже говорил, что скука — это прежде всего выражение неком-муникабельности.
И покуда ма-тери казалось, что она успешно развеяла мое настроение, я, притворившись, что с радостью принимаю ее предло-жение, продолжал маяться все той же скукой, которая рождалась во мне и от прикосновения ее губ к моему лбу, ее рук к моим плечам, и даже от вызванного ее словами ослепительного видения киноэкрана. Как я мог объяс-нить матери, что развеять мою скуку невозможно? Я уже говорил, что скука — это прежде всего выражение неком-муникабельности. И вот, не в силах установить связь с собственной матерью, от которой я чувствовал себя отре-занным, как от всего остального мира, я был вынужден мириться с возникшим между нами недоразумением и лгать ей.
Не буду долго останавливаться на неприятностях, которые доставляла мне скука во времена отрочества. В ту пору мои плохие отметки неизменно приписывались «слабости здоровья» или врожденной неспособности к тому или иному предмету, и я сам принимал это объяс-нение за неимением другого, более убедительного. Но сейчас-то я прекрасно понимаю, что плохие отметки, которые сыпались на меня в конце каждого учебного года, объяснялись все тем же: скукой. Дело в том, что я с болезненной остротой чувствовал, что не в силах уста-новить какую-либо связь между собой и всей этой ка-шей из афинских царей и римских императоров, рек Южной Америки и гор Азии, одиннадцатисложного стиха Данте и гекзаметра Вергилия, алгебраических дей-ствий и химических формул. Одним словом, вся эта уйма сведений из разных областей знания совершенно меня не затрагивала, а если иной раз и затрагивала, то в результате я лишь еще сильнее ощущал их изначальную бессмысленность. Но, как я уже говорил, ни перед са-мим собою, ни перед другими я никогда не кичился этими своими чисто негативными ощущениями: наобо-рот, я убеждал себя в том, что не должен был их испыты-вать, и страдал от этого. Помню, что уже тогда это стра-дание поселило во мне стремление как-то определить его и объяснить, но я был подростком со всею свой-ственной этому возрасту амбициозностью и педантиз-мом, и результатом моих усилий явился проект всемир-ной истории, рассмотренной с точки зрения скуки. В основе всемирной истории, рассмотренной под этим уг-лом зрения, лежала очень простая мысль: пружиной истории была не биологическая эволюция, не экономи-ческие факторы, и вообще ни один из тех мотивов, ко-торые выдвигаются историками разных школ — пружи-ной была скука. Воодушевленный своим замечательным открытием, я приступил к делу с самого начала. Итак, в начале была скука, вульгарно именуемая хаосом. На-скучив этой скукой, Бог создал землю, небо, воды, жи-вотных, растения, Адама и Еву; эти последние, соску-чившись, в свою очередь, в раю, съели запретный плод. Они наскучили Богу, и он выгнал их из Эдема; Каин, которому наскучил Авель, его убил; Ной, когда заскучал сверх всякой меры, изобрел вино; Бог, которому снова наскучили люди, наслал на них потоп, но последний, в свою очередь, до того наскучил Богу, что он вернул на землю хорошую погоду, и так далее. Великие египет-ские, персидские, греческие и римские империи созда-вались от скуки и от скуки же погибали; скука язычества породила христианство, скука католицизма — протес-тантизм; соскучившись в Европе, люди открыли Америку; соскучившись от феодализма, сделали французскую революцию, соскучившись от капитализма — русскую. Я составил список всех этих сделанных мною замеча-тельных открытий, а затем с большим старанием при-нялся писать саму историю. Не помню точно, но мне кажется, что я не пошел дальше чрезвычайно детально-го описания жестокой скуки, которая терзала в Эдеме Адама и Еву, и того, как от этой самой скуки они впали в смертный грех. Затем, соскучившись, в свою очередь, от своего проекта, я забросил дело, так и не тронувшись с места.