Оставалось узнать, почему мать пожелала скрыть от меня настоящий смысл его слов. Чтобы не довести до моего сведения это обвинение, казавшееся ей постыд-ным и безосновательным? Или потому, что у нее, как говорится, было рыльце в пушку и она извлекала выгоду из небескорыстной щедрости Балестриери, пусть даже и
198
Скука
не замечая, что они с Чечилией были любовниками? Или потому, что она с самого начала знала о связи дочери со старым художником и сознательно принимала подарки и знаки внимания?
Все три предположения, как я сразу же заметил, вы-глядели весьма правдоподобно, хотя и были очень разны-ми, так сказать, разной степени тяжести. Перебирая эти мысли, я смотрел на Чечилию и лишний раз приходил к убеждению, что все, обнаруженное мною во время этого визита, в сущности, никак ее не затрагивало.
Даже в худ-шем случае, то есть в том случае, если мать знала об их связи и с согласия дочери извлекала из нее материальную выгоду, я не мог бы сказать, что узнал о Чечилии что-то существенно новое. И все это по той простой причине, что в своей семье Чечилия жила так же, как среди мебели своего дома, то есть как сомнамбула, не замечая ничего вокруг.
Завтрак кончился неожиданно. После того как каж-дый из нас съел по маленькому красно-зеленому яблоку, отец вдруг поднялся и неверными шагами, волоча ноги в длинных широких брюках, которые казались пустыми, вышел из гостиной, чтобы появиться мгновение спустя уже в плаще, слишком для него широком, в огромной, как будто не своей, шляпе, закрывавшей ему пол-лица. Он поприветствовал меня издали, помахав рукой, и по-том добавил что-то, указывая на окно, слабо освещенное солнцем.
— Он говорит, что идет гулять, — сказала мать, тоже подымаясь. — И я должна идти с ним. Мы немного прой-демся, потом я отведу его в кино и там оставлю, потому что в четыре открывается магазин. Да, профессор, поду-мать только — человек в таком состоянии, но что делать,
199
Альберто Моравиа
это мой крест. — Она сказала еще несколько фраз в этом духе, пока муж, похожий на пугало, ожидал ее на пороге, потом попрощалась со мной, велела Чечилии, уходя, хо-рошо запереть дверь и вышла. Муж вышел следом. Из прихожей некоторое время еще доносился ее голос — она что-то говорила мужу, потом дверь захлопнулась, и стало тихо.
Чечилия и я продолжали сидеть на своих местах дале-ко друг от друга вокруг разоренного стола. Я сказал, по-молчав:
— И ты хочешь, чтобы я поверил, будто такие родите-ли способны ворчать по поводу того, что мы слишком часто видимся?
Я увидел, как она поднялась и, не говоря ни слова, принялась убирать со стола. Это был ее способ отвечать на щекотливые вопросы. Но я стоял на своем:
— Ты хочешь, чтобы я поверил, будто такой отец и такая мать действительно способны ворчать по этому по-воду?
— А что в них такого особенного, в моем отце и ма-тери?
— Ничего особенного. Как раз все очень обычно.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что они показались мне не такими уж стро-гими.
— И тем не менее они ворчали из-за того, что я слиш-ком часто у тебя бываю.
— Может быть, отец и ворчал, но мать — нет.
— Почему мать — нет?
— Потому что твоя мать знала о Балестриери. И если она не ворчала по его поводу, чего ради она должна вор-чать из-за меня?
— Я уже говорила тебе, что она ничего не знала.
200
Скука
— А если она ничего не знала, зачем тогда она сего-дня неправильно передала мне смысл сказанного твоим отцом?
— Как это?
— Ты что, думаешь, я ничего не заметил? На самом деле отец сказал, что Балестриери ему не нравился, пото-му что он ухаживал за тобой, а мать решила заставить меня поверить, будто Балестриери ухаживал за ней. Разве не так?
Она поколебалась, потом неохотно сказала:
— Ну, допустим, так.
— А тогда я тебя спрошу: если твоя мать действитель-но не знала о твоих отношениях с Балестриери, какой ей был смысл заставлять меня думать, будто Балестриери ухаживал за ней?
Она ответила очень просто:
— Да потому, что это правда.
— Что правда?
— Я действительно велела Балестриери поухаживать за мамой, чтобы она не заметила, что он влюблен в меня.
— Очень умно и очень хитро. И твоя мать поверила, что Балестриери ухаживает за ней?
— Еще как поверила!
— Но отец, конечно, нет, правда?
— Да, отец не поверил.
— Почему?
— А он однажды нас застал — меня и Балестриери.
— И что же он видел?
— Он видел, как тот меня целовал.
— И ничего не сказал матери?
— Нет, он ей сказал, но мама не поверила, потому что Балестриери уже ухаживал за ней, и она сказала папе, что он все это выдумал из ревности.
201
Альберто Моравиа
— И после этого Балестриери продолжал приходить к вам в дом?
— Да, но мы стали осторожнее. Тем более что в конце концов папа почти поверил, что ему тогда просто поме-рещилось. Но он продолжал ненавидеть Балестриери. И как только его видел, уходил из комнаты.
Со стола было убрано. Теперь Чечилия расставляла стулья. Когда она проходила мимо, я за руку притянул ее к себе и усадил, сопротивляющуюся и рассеянную, к себе на колени.
— Итак, — сказал я, — сейчас мы поедем в студию?
Я увидел, что она взглянула на часы у себя на запя-стье. Потом сказала:
— Я жду звонка.
— При чем тут звонок?