111
Альберто Моравиа
Вырвавшись вдруг из моих объятий, она резко припод-нималась, садилась и приникала ртом к моему паху, словно клевала его, и в этом ее неожиданном порыве было что-то сомнамбулическое, словно она делала все это во сне, то есть именно, как я говорил, бессознатель-но. Потом, утолившись, а вернее до последнего исчер-пав все возможности этой ласки, Чечилия снова падала в мои объятия с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом, и у меня опять возникало странное ощущение, будто я видел спящего, который совершал во сне какие-то странные, лишенные смысла движения, а потом, так и не проснувшись, заснул снова.
После оргазма, который сотрясал ее тело, как малень-кий эпилептический припадок, но ничего не менял в не-подвижной апатии лица, Чечилия в изнеможении рас-пластывалась подо мной: одна рука закинута за голову, другая вытянута вдоль тела, лицо склонилось к плечу, ноги еще раздвинуты, как были они в момент соития. Потом, сразу же после того, как я от нее отрывался, Че-чилия мне улыбалась, очень коротко, и это был самый лучший миг нашей любви. Улыбка, очень нежная — ка-залось, к ней прилила вся нежность утоленного жела-ния, — нисколько не противоречила двусмысленной ин-фантильности, о которой я уже говорил: даже улыбаясь мне, Чечилия на меня не глядела и меня не видела; так что, может быть, и улыбалась она не столько мне, сколь-ко себе — благодаря скорее себя за то, что испытала на-слаждение, чем меня, давшего ей возможность его испы-тать. Эта улыбка, безличная и мимолетная, была послед-ней фазой нашего соития, то есть общения и почти что слияния наших двух тел. Сразу же после — нас снова становилось двое, один лежал подле другого, и нужно было разговаривать.
112
Скука
И как раз в эту минуту я замечал, как сексуальный аппетит Чечилии, который, хотя и не относился ко мне впрямую, но все же пользовался мною для своего утоле-ния, переходил у нее в безразличие. Говоря «безразли-чие», я не имею в виду холодности или отчуждения. Нет, безразличие ко мне Чечилии сразу после акта любви было просто полным отсутствием какого-либо отношения, то есть очень походило на то, что заставляло меня так стра-дать и что я называл скукой; только Чечилия в отличие от меня не только от этого не страдала, но, казалось, вообще этого не замечала. Она словно так и родилась отчужден-ной от окружающего, в то время как мне подобное от-чуждение казалось совершенно непереносимым иска-жением исходно заданной ситуации: одним словом, то, что я ощущал как нечто болезненное, для нее было здо-ровым и нормальным.
Однако, как я уже говорил, нужно было о чем-то раз-говаривать. Только что пережитая интимность физиче-ской любви вызывала у меня желание другой и более подлинной интимности — интимности чувства, которая, я знал, достигается только посредством слова. И я пытал-ся разговаривать с нею, а точнее сказать, расспрашивать ее о ее жизни, так как Чечилия никогда не поддерживала разговора, а ограничивалась лишь ответами на вопросы. Так я узнал, что она единственная дочь, что живет она в Прати в одной квартире с родителями, что отец ее ком-мерсант, что воспитывалась она в монастыре, что у нее есть подруги, что она не помолвлена и многое другое.
И я пытал-ся разговаривать с нею, а точнее сказать, расспрашивать ее о ее жизни, так как Чечилия никогда не поддерживала разговора, а ограничивалась лишь ответами на вопросы. Так я узнал, что она единственная дочь, что живет она в Прати в одной квартире с родителями, что отец ее ком-мерсант, что воспитывалась она в монастыре, что у нее есть подруги, что она не помолвлена и многое другое. Изложенные таким образом, все эти сведения кажутся самой общей информацией, которая может относиться к любой девушке ее возраста и социального положения, но это и было все, что я с большим трудом смог из нее вытя-нуть. Насколько я понимаю, Чечилия вовсе не хотела
113
Альберто Моравиа
что-либо от меня скрыть, просто она словно бы понятия не имела о множестве вещей, которые меня интересова-ли, или, во всяком случае, не способна была описать их в деталях. Можно было подумать, что она никогда не пыта-лась оглядеться вокруг, взглянуть на самое себя и окру-жающий ее мир, так что, обращаясь к ней с вопросами, я в некотором смысле ставил ее в положение человека, ко-торого расспрашивают о каких-то вещах и людях, а он обо все этом никогда не задумывался, не обращал на них внимания. Есть такая игра, когда вам в течение минуты показывают картинку, а потом просят перечислить пред-меты, которые там изображены. В этой игре, которая де-монстрирует степень вашей наблюдательности, Чечилия наверняка получила бы самую низкую оценку, потому что она, казалось, не увидела и не заметила ничего, хотя провела перед картинкой, изображавшей ее существова-ние, не минуту, а целую жизнь. Полученная от нее ин-формация была не только схематична, но и неточна; ка-залось, она была не вполне уверена даже в том немногом, что она о себе рассказывала — единственная дочь, отец- коммерсант, воспитание в монастыре, подруги; так бы-вает с людьми, когда с ними заводят речь о вещах, кото-рые никогда не вызывали у них интереса, хотя и находи-лись рядом, на расстоянии вытянутой руки, и их легко можно было рассмотреть. И даже когда ей случалось дать точный ответ, меня все равно повергал в сомнение ее приблизительный, бесцветный язык, который казался воплощением ее непреодолимого ко всему равнодушия.