137
Альберто Моравиа
— При чем здесь это?
— Но я же вижу, что ты пришел сюда только ради денег, и это после того, как мы не виделись целых два месяца!
— Я уже говорил тебе, что был занят.
— Если бы ты вернулся, ты и здесь мог бы заниматься всем, чем хочешь. Я не вмешивалась бы в твою жизнь.
— Лучше дай денег, и прекратим этот разговор.
— Ты мог бы приходить и уходить по своему усмотре-нию, поздно возвращаться, принимать кого хочешь, во-дить любых женщин.
— Но мне никто не нужен!
— Может быть, ты убежал тогда, потому что подумал, что я помешаю твоей связи с Ритой? Ты ошибаешься. Мне нужно только, чтобы ты соблюдал форму, а в осталь-ном я тебе не помеха.
Тут я не на шутку удивился. Так, значит, мать замети-ла что-то между мной и Ритой, но молчала, надеясь, ви-димо, что интрижка с горничной укрепит мои связи если не с ней, то с домом, а значит, и с ней.
И когда же она это заметила? Во время завтрака? Или позже? Я внезапно ощутил неприятное чувство сыновней виновности, слов-но снова стал мальчиком и мать имеет право меня при-стыдить. Однако я быстро справился с этим чувством, вспомнив, что к Рите меня толкнуло отчаяние, в которое неизменно приводил меня каждый визит к матери. И я раздраженно сказал, глядя ей прямо в лицо:
— Нет, я бежал тогда не из-за Риты, я бежал из-за тебя.
— Из-за меня? Но я ведь даже сделала вид, что не замечаю, как ты ее лапаешь во время завтрака!
Эта фраза, а еще больше тон матери меня взбесили.
138
Скука
— Если хочешь знать, я из-за тебя и стал ее «лапать», если воспользоваться твоим выражением.
— При чем здесь я? Разве я виновата в том, что ты пристаешь к служанкам?
— Я стал лапать ее руками, потому что ты стала ла-пать меня ногами.
— Ногами, я?
— Да, ты, ногами — так ты давала мне понять, что не следует говорить о деньгах в присутствии горничной. И потом знай, — я подошел к ней вплотную и говорил ей теперь прямо в лицо, — знай, что все глупости, которые я делал в своей жизни, все были из-за тебя.
— Из-за меня?
— Всю свою юность, — закричал я внезапно в при-ступе бешенства, — я мечтал стать вором, убийцей, пре-ступником, лишь бы не быть таким, каким тебе хотелось меня видеть. И благодари Бога, что мне это не удалось, не представилось случая. И все это из-за того, что я жил рядом с тобой, в этом доме.
На этот раз мой тон, видимо, в самом деле напугал мать, которая обычно, что бы я ни говорил, выглядела бестрепетной инкассаторшей. Я увидел, как исказилось ее лицо, как задергалась голова.
— Ну ладно, ладно, — пробормотала она, — если это в самом деле так, то не ходи больше ко мне, не ходи в этот дом.
Внезапно я успокоился.
— Нет, приходить я буду, но не проси меня, чтобы я его любил.
— Да что такого ужасного в этом доме, разве он не такой, как все?
— Нет, он не как все, он даже красивее и удобнее многих других.
139
Альберто Моравиа
— Тогда в чем дело?
Я увидел, что она почувствовала облегчение, убедив-шись, что я отказался от прямой атаки. Я ответил ей вопросом.
— Но ведь и отец не хотел жить в этом доме. Почему?
— Твой отец любил путешествовать.
— А не точнее ли будет сказать, что он путешество-вал, потому что не любил жить здесь?
— Твой отец был твой отец, а ты это ты.
Споры такого рода возникали у нас с матерью не в первый раз. Я мог кричать, мог ее оскорблять, но никогда не договаривал всю правду до конца: этот дом мне был противен, потому что это был дом богатых людей. И хотя я должен сказать, что мать сама все время подводила меня к этому порогу, словно дразня, словно провоцируя меня на ответ, ей все-таки не хотелось, чтобы я произнес все это вслух, и в последний момент она всегда отступа-ла, переводя разговор на другую тему. Так случилось и сейчас. Я уже приготовился ей ответить, как она вдруг нервно сказала:
— Сказал бы прямо, что хочешь жить отдельно, что-бы чувствовать себя свободным. Ты не прав, если так думаешь, но это не важно. Держи, вот твои сто тысяч.
Она протянула мне деньги, но как бы не окончатель-но: стоило мне протянуть за ними руку, как она свою отдернула, словно желая подчеркнуть, что взамен я не даю ничего.
Держи, вот твои сто тысяч.
Она протянула мне деньги, но как бы не окончатель-но: стоило мне протянуть за ними руку, как она свою отдернула, словно желая подчеркнуть, что взамен я не даю ничего. И добавила:
— Да, кстати, может быть, останешься хотя бы на завтрак?
— Не могу.
— Я пригласила несколько человек. Будет министр Триоло с женой. Симпатичный человек, интеллигент-ный, энергичный.
140
Скука
— Министр? Какой ужас! Ну, давай же мои деньги!
На этот раз она отдала мне деньги движением раздра-женным и в то же время нерешительным, словно, протя-гивая, хотела забрать их обратно.
— Приходи тогда завтра. Будем только ты да я. И я отдам тебе остальное. В том случае, разумеется, если ты действительно решишь поехать в Кортину.
— А ты что, сомневаешься?
— С тобой никогда ни в чем нельзя быть уверенной.
Но сейчас мать выглядела уже довольной. Я понял это
по тому, как она, идя впереди меня по лестнице, держала голову и скользила по перилам рукой. Может быть, думал я, она довольна тем, что еще раз сумела избежать серьез-ного объяснения, того объяснения, которого не желает ни один богатый человек, потому что после этого он уже не смог бы спокойно наслаждаться своим богатством. Удовлетворение, которое она испытывала, было, по-видимому, таким полным, что она забыла о моем уклончи-вом отказе и уже у самых дверей снова сказала: