— На память о натурщице.
— Почему?
— Профессор, вы прекрасно понимаете почему.
— Синьора Балестриери, я вас не понимаю.
— Ну хорошо, профессор, а знаете ли вы, что все го-ворят, что эта девушка ваша любовница?
— Кто это «все»?
286
Скука
— Да все… Начиная с консьержки.
Я притворился растерянным. Потом медленно и твер-до произнес:
— А, так вот в чем дело! Но тогда вы ошибаетесь. Эта девушка для меня ничего не значит.
Она испустила снисходительный смешок соучаст-ника.
— Ах, профессор, ах, профессор… — Но потом пере-стала смеяться и сказала не без некоторой даже торже-ственности: — Но я только это и имела в виду.
Потом снова спряталась в своей скорлупе, как испу-ганная улитка, но ненадолго. Почти сразу же она опять высунула голову и заметила:
— Я верю вам, профессор. И знаете что? Я очень за нас рада.
— Почему?
— Я уже говорила — эта девушка красива, но она дур-ной человек.
— В каком смысле?
Она вздохнула:
— Муж сумел бы объяснить вам это лучше меня. Но он умер. Я же, как вы понимаете, ничего точно не знаю. Знаю одно: у мужа неподалеку отсюда, на площади Бо-лоньи, была пятикомнатная квартира стоимостью в не-сколько миллионов. Так вот, когда он умер, обнаружи-лось, что квартиру он продал. Но миллионы так и не на-шлись. Зато нашлась записная книжка, где муж, как чело-век пунктуальный, записывал все свои траты. И почти на каждой странице была запись: «Чечилия — столько-то и столько-то».
— Вы хотите сказать, что эта девушка эксплуатирова-ла вашего мужа?
287
Альберто Моравиа
— Именно так, профессор. — Она снова вздохнула, а потом сказала шепотом, быстро и гневно: — Эта девуш-ка, профессор, — тихий омут, в котором водятся черти. Девушка без сердца, фальшивая, продажная. Вдобавок ко всему она ему изменяла, брала у него деньги и отдава-ла другому.
— Другому? — не удержавшись, воскликнул я.
— Да, одному оборванцу, с которым она встречалась по вечерам, после того как проводила целый день с моим мужем.
— И кто он такой?
— Один саксофонист. Он играл в ночном баре. Они вместе тратили деньги моего мужа. Он даже машину на них купил.
— Но в таком случае ваш муж давал ей очень много денег, этой девушке?
— Миллионы, профессор. Все учтено в его расходных записях. И знаете что еще, профессор? Хотя мы разведе-ны, мы с мужем оставались добрыми друзьями. Приходя ко мне, он рассказывал об этой девушке. Видно, не мог удержаться, это было сильнее его, и он решил довериться мне. Так вот, этот мужчина, у которого в жизни было столько женщин, мужчина с таким опытом, этот мужчи-на плакал!
Вспомнив, что Чечилия тоже говорила мне о слезах Балестриери, я сказал:
— Видно, он легко плакал, ваш муж!
— Какое там легко! Мы прожили вместе много лет, и я ни разу не видела в его глазах ни слезинки. Он плакал потому, что эта девушка довела его до отчаяния. И знае-те, что он говорил? Он говорил, что она — его смерть. Э, видно, предчувствовал…
288
Скука
— А как звали того саксофониста, которому Че… ко-торому девушка отдавала деньги?
Вдова поняла, что это действительно меня интересу-ет, и дала понять, что поняла.
Э, видно, предчувствовал…
288
Скука
— А как звали того саксофониста, которому Че… ко-торому девушка отдавала деньги?
Вдова поняла, что это действительно меня интересу-ет, и дала понять, что поняла. Она с достоинством вы-прямилась.
— Во-первых, профессор, зовите ее по имени, зовите Чечилией. Саксофониста зовут Тони Пройетти. Он игра-ет в «Канарино» — это бар в районе виа Венето. Ну все, мне надо идти, профессор. Еще раз простите. Если вас все-таки заинтересуют картины, вы всегда застанете меня дома. Мое имя есть в телефонном справочнике: Ассунта Балестриери. На худой конец вы могли бы купить одну для матери, а, профессор? Так вы остаетесь или пойдете со мной?
Я не захотел оставаться; попрощавшись с вдовой, я вернулся в свою студию и, бросившись на диван, погру-зился в раздумье. Доказательства того, что Чечилия была продажна, все множились, но, странное дело, эти доказа-тельства ничего не доказывали. Даже будучи доказанной, эта продажность вдруг обнаруживала в себе что-то, что начисто опровергало саму идею продажности: деньги Ба-лестриери, как сказала сама же вдова, она отдавала лю-бовнику, Тони Пройетти. О том, что так это и было, сви-детельствовала бедность гардероба Чечилии и то, что у нее не было ни одной, даже самой жалкой, драгоценнос-ти. Если она не отдавала деньги Пройетти, куда же они в таком случае могли деться?
На следующий день после визита вдовы, дождавшись появления Чечилии, я сразу же в упор ее спросил:
— Кто такой Тони Пройетти?
Она без колебаний ответила:
— Саксофонист, он играет в «Канарино».
— Нет, кто он тебе?
289
10-1197
Альберто Моравиа
— Он был мой жених.
— Вы были помолвлены?
— Да.
— И что?
— Что «и что»?
— Что произошло?
Она ответила с некоторым напряжением:
— Он меня бросил.
— Почему?
— Ему понравилась другая девушка.
— Балестриери знал о вашей помолвке?
— Конечно. Я была помолвлена в четырнадцать лет, то есть за год до знакомства с Балестриери.
Пораженный, я пробормотал:
— Но ты же всегда говорила, что Балестриери ни о ком ничего не знал, что он был ревнив, что он даже обра-щался в сыскное агентство, чтобы тебя выследить.