Я так погрузился в свои размышления, что не заме-тил, как Чечилия вышла из ванной и подошла ко мне. Я вздрогнул, услышав ее голос:
— Так я с вами прощаюсь.
С трудом поднявшись, я пожал ей руку, механически пробормотав:
— До свидания.
Она сказала, еле слышно:
— Не беспокойтесь, не надо меня провожать.
И я в последний раз почувствовал на себе неподвиж-ный и пристальный взгляд ее больших темных глаз. По-
105
Альберто Моравиа
том я увидел, как она взяла со стола свой сверток и на-правилась к двери, очень медленно, но теперь в этой мед-лительности не было никакой нарочитости: она действи-тельно чувствовала себя связанной со мной крепкой и прочной связью, и ей трудно было от меня отрываться. На меня почему-то странно подействовало легкое колы-хание ее короткой и пышной юбки в сочетании с граци-озным покачиванием торса: так покачивается всадник, крепко сидящий в седле. Винтом ходящая юбка и подра-гивающий торс — было в этом какое-то бессознательное кокетство, таящее в себе неотразимый соблазн. Я не от-рывал от нее глаз, пока она не открыла дверь и не исчез-ла. Тогда я зажег сигарету и подошел к окну.
Ветреный день клонился к вечеру, в пустом дворе был разлит бледный свет сумерек. В доме напротив в некоторых окнах уже зажгли свет, зеленые кусты аканта, окаймлявшие клумбы, казались почти черными, булыж-ник двора светился матовой известковой белизной. Как обычно, на нем в таинственном, словно бы не случай-ном порядке расположилось множество кошек. Одни лежали, подобрав под себя лапки, другие сидели, обер-нув хвост вокруг лап, третьи — медленно и осторожно прохаживались — хвост трубой, нос у самой земли: кош-ки черно-белые, кошки серые, кошки совершенно бе-лые и совершенно черные, кошки полосатые, кошки рыжие. Я принялся внимательно их разглядывать, что делаю довольно часто, — способ убить время ничуть не хуже любого другого. Затем появилась Чечилия, неся под мышкой огромный сверток. Она шла медленно, опу-стив голову, пролагая себе путь между кошками, кото-рые даже не шевелились при ее приближении. Проходя под моим окном, она подняла глаза, но на этот раз не улыбнулась. Я поднял руку, чтобы вынуть изо рта сига-
106
Скука
рету, и вдруг, сам не знаю почему, сделал ей знак вер-нуться — показал на дверь, которая вела в наш коридор. Она опустила в знак согласия голову, и все так же мед-ленно и размеренно, как человек, который позабыл какую-то вещь, но уверен, что найдет ее там, где оставил, повернула назад. Я задернул шторы и лег на диван.
Глава третья
Начиная с этого дня Чечилия стала приходить ко мне один-два раза в неделю, потом через день и в конце кон-цов, спустя месяц после нашего знакомства, почти еже-дневно. Являлась она всегда в один и тот же час, длились ее визиты всегда одно и то же время и проходили совер-шенно одинаково, так что достаточно описать один, что-бы дать представление обо всех.
Являлась она всегда в один и тот же час, длились ее визиты всегда одно и то же время и проходили совер-шенно одинаково, так что достаточно описать один, что-бы дать представление обо всех. Чечилия извещала о сво-ем приходе звонком, который был таким коротким, что я никогда не мог понять, был ли он действительно или только послышался, но именно по этой нечеткости я его и узнавал. Я шел открывать, Чечилия бросалась мне на шею, и мы целовались. И тут я должен сказать, что Чечи-лия, такая искушенная в делах любви, целоваться не уме-ла. Может быть, потому, что поцелуй представляет собой акт, так сказать, символический, доставляя удовольствие скорее психологическое, чем физическое, а психология, как вы увидите позднее, не была сильным ее местом. А может быть, она не умела целоваться именно со мной, потому что наши отношения были не из тех, что выража-ют себя в поцелуе. Губы Чечилии были холодными, вя-лыми, неподвижными, как губы маленькой девочки, ко-
107
Альберто Моравиа
торая, ловя ртом ветер, бежит навстречу отцу и, добежав, радостно бросается ему на шею.
Но с другой стороны, именно во время поцелуя оче-виднее всего обнаруживалась двойственная природа Че-чилии — одновременно детская и женская. Ведь в то са-мое время, как она протягивала мне свои бесстрастные, бестрепетные губы, которые не умели ни открыться на-встречу моему рту, ни проникнуть в него, я всем телом чувствовал, как напрягается ее тело и, выгнувшись напо-добие лука, наносит мне лобком сухой и жесткий удар, в котором выражала себя вся требовательная косноязыч-ность ее страсти.
Первый поцелуй был коротким: он не доставлял мне никакого удовольствия, и я прерывал его сам почти сразу же. Чечилия выскальзывала из моих объятий, швыряла на стол перчатки и сумочку, подходила к окну задернуть шторы и наконец начинала раздеваться — происходило это всегда в одной и той же последовательности и в одном и том же месте: между диваном и креслом, куда она бро-сала, снимая с себя одну за другой, свои вещи.
Я познакомился с Чечилией в июле, когда она носила свою летнюю униформу, которую я уже описывал, — сво-бодную блузу и коротенькую, как балетная пачка, юбку; осенью, с наступлением холодов, она стала приходить в длинном, свободном свитере из зеленой шерсти и в чер-ной, очень узкой юбке, которая доходила ей до колен. Первым делом Чечилия всегда снимала с себя через голо-ву этот свитер, на какое-то мгновение оставаясь с подня-тыми руками и спеленутой головой; потом постепенным, энергичным, всегда одинаковым движением она сдерги-вала с себя свитер и швыряла его, как он был, выверну-тым, в кресло. Теперь она была в одной юбке, голая до пояса, потому что готова была терпеть грубое прикосно-