Но до вечера надо было еще дожить. Я сомневался, что нам это удастся. Потому что Домовушка назначил уборку. Генеральную. В ответ на мое недоумение, что, мол, у нас убирать, у нас и так чисто, Домовушка завопил, заохал и забегал по квартире, указывая на всякого рода непорядок. И ручки дверные не были начищены должным образом, и книги запылились, и окна загрязнились до безобразия, не говоря уже о витринках в стенке румынского производства, а также о зеркалах в коридоре. И паркет надобно было натереть воском, и посуду перемыть, и прочая, прочая, прочая… Я не стал спорить. Я давно уже — еще с детских лет — усвоил, что в споры с хозяйками (а ведь Домовушка был хозяйкой в нашей квартире) по поводу уборки и стирки проще не ввязываться. В лучшем случае тебя заставят мыть полы (или выкручивать белье). В худшем…
Но судите сами: и при моем невстревании в спор Домовушка быстренько вручил мне тряпку, даже две тряпки, притащил в комнату тазик с горячей мыльной водой, предварительно постелив на пол клееночку, потом поставил рядом ведро с чистой и прохладной водой и велел достать из стенки весь хрусталь, вымыть его мыльной водицей, ополоснуть водицею чистою, а после натереть до блеска — «чтобы люстра многажды отразилась» — и расставить по местам, эти места тоже загодя вымыв. Я с тоской оглядел все эти вазочки, рюмочки бокальчики и бокалища и попытался напомнить Домовушке, что у меня каникулы и что я должен отдыхать и набираться сил. Моя попытка не удалась: Домовушка отмахнулся лапкой и умчался задавать работу Псу, прокричав мне из коридора, что-де смена занятий действует благотворно и что ручной труд после умственного пойдет мне только на пользу.
И я занялся ручным трудом. Еще раз повторю: с хозяйками спорить бесполезно. Единственный выход из создавшейся ситуации — сделать все побыстрее, а там, ежели и найдутся какие-никакие огрехи, все равно никто не заметит.
Однако я был слишком, чересчур оптимистичен. Я уже заканчивал расставлять хрусталь по полочкам, когда Домовушка с пылесосом в изрядно запыленных лапках влетел в комнату. Он ойкнул, как будто у него что-то вдруг заболело, кинулся к мебельной стенке, и все хрустальные предметы полетели обратно в миску с мыльной водой.
— Ты что ж это, Кот? — вопил он, устраивая в миске пенную бурю. — Ты почему ж это сачкуешь? Кто ж тебя учил таким вот макаром хрусталя-то мыть? Да нечистые на место водружать? Не дело, Кот, не дело, я тебя в пример другим ставлю, а ты эдак-то вот от работы отлыниваешь!
— Я не отлыниваю! — возмутился я. — Они же чистые были!..
Конечно же пришлось все перемыть и перетереть, теперь уже на совесть. Домовушка помогал мне по мере возможности, то и дело отлучаясь в другие помещения квартиры, чтобы проследить, как выполняются его указания, и подсобить в случае необходимости. Надобность в этом возникала ежеминутно: то Пес из-за своих огромных размеров не мог вписаться в пространство между кроватью и дверью (он натирал полы, разъезжая на привязанных к лапам щетках); то Жаба надо было переместить от уже начищенной дверной ручки в кухне к еще неначищенной в коридоре; то Ворон, вместо того чтобы протирать книги тряпочкой (от пыли) и расставлять их по полкам в нужном порядке, совал в какую-нибудь из книжек свой клюв и забывал обо всем на свете; то стеклоочиститель универсальный, похожий на многоножку, добегал до оконной рамы и надсадно гудел, требуя пересадить его на следующее стекло, или же тихо пищал, оповещая о необходимости подзарядки…
Как вы уже могли заметить, Домовушка задействовал почти всех, кроме Рыба — поскольку того нельзя было задействовать по причине отсутствия у него рук и абсолютной нетранспортабельности; Петуха же, который не желал понимать, что от него требовалось, предоставили Пауку в качестве транспортного средства.
Паук сидел у Петуха на голове и протирал листочки дуба от пыли. Покончив с порослью на кухонном подоконнике, он отправился в другие помещения — Лада в последнее время вдруг воспылала любовью к комнатным растениям и натащила дюжину, если не больше, горшков со всякого рода цветами: геранью, фиалками, кактусами, фикусами и прочей непонятной флорой. Пауку доставляло удовольствие ухаживать за всеми этими представителями растительного царства, рыхлить землю, удалять сухие или желтые листочки; только вот поливать цветы он не мог, и ему никак не удавалось обучить этому тонкому искусству Петуха — тот либо выливал слишком много воды, либо лил ее прямо на листья, вместо того чтобы осторожно полить корешки, либо делал неправильно что-нибудь еще, после чего Паук со стоном звал Домовушку, чтобы исправить содеянное неразумной птицей. Поэтому в последнее время Паук стал много есть (молочных каш в основном) и пил соки, морковный и свекольный — чтобы, как он говорил, поскорее вырасти до нормальных размеров и быть в состоянии удерживать леечку с водой в своих волосатых лапках. Несколько месяцев назад я пришел бы в ужас от такого его желания — наш Паук, размером с кофейное блюдце, и так казался мне слишком большим. Но теперь, познакомившись с ним поближе я перестал находить его страшным, более того — он стал мне симпатичен, и я напрочь забывал о его мохнатых лапах и животе, о его ужасных смертоносных жвалах и прочих признаках паучьей природы.
Но я отвлекся. Итак, Домовушка на какое-то время уединился со мной в комнате Лады — мне пришлось подождать, пока Паук закончит обтирать листья молоденького фикуса и направит своего ездового Петуха в кабинет, чтобы заняться геранями. Когда дверь за ними закрылась, я завел разговор с Домовушкой — со вчерашнего дня я пытался улучить минутку, чтобы пожаловаться ему на Пса. Простить-то я Пса простил, однако же что-то неправильное было в том, что твой нравственный подвиг никто не оценил и не похвалил. Домовушка со мной не согласился — я имею в виду, не согласился с моей оценкой поведения Пса.