— Ценют, ценют, на вес золота ценют, — сказал Домовушка. Он дотолкал Ворона уже к самому краю стола.
— Что ты делаешь, он сейчас упадет! — воскликнул я, не сдержавшись.
Ворон действительно сорвался вниз, но, судорожно замахав крыльями, взлетел и снова опустился передо мной.
— Ты, Кот, — как ни в чем не бывало продолжал он, — ты мой единственный друг. Хочешь быть моим учеником? Я обучу тебя всему, что знаю сам. Ты постигнешь глубины магии так, как я их постиг… Я все знаю! — вдруг заорал он, широко разевая клюв. Его желтые глаза хищно вспыхнули. — Я все знаю, все обо всем!
— Знаешь, знаешь. — Домовушка согласно покивал и подхватил Ворона под мышку. — Коток, я его отнесу, — быстро проговорил он мне, — а ты закрой за нами дверь. А то он сейчас буянить начнет, негоже вам на это глядеть…
Каюсь, закрыв за ними дверь в кабинет, я несколько минут помедлил в коридоре. Мне было интересно, как поведет себя Домовушка с разбушевавшимся Вороном. Ничего интересного я не услышал: Ворон повторял, что он все знает и вообще гений, а Домовушка что-то тихо и ласково говорил ему, успокаивая.
Я вздохнул и направился в кухню.
В кухне Рыб и Жаб оживленно болтали.
— Не, как тебе нравится этот интеллигент! — поприветствовал мое появление Жаб. — У-у, любимчик! Не терплю любимчиков! Сначала у Лады, за то, что теплый и пушистый, потом к Домовушке без мыла влез… — он сказал куда, — теперь и к вороне нашей подмазался… Ненавижу!
— Я бы вам советовал выбирать выражения, — сухо, с достоинством отозвался я. — Никуда я не влезал и ни к кому не подмазывался. Если мне нетрудно оказать кому-либо услугу, я всегда ее оказываю. И я не виноват, если меня ценят по заслугам. Поступайте так же, и к вам будет такое же отношение. Кроме того, я никогда не замечал, что к вам здесь плохо относятся.
— Ты гля! — квакнул, широко разинув рот, Жаб. — Как его обозвали интеллигентом, так он сразу же на «вы» перешел! Склифосовский!
— Зря ты так, — заметил Рыб, — он ведь действительно не виноват…
— А, и ты тоже! — заорал Жаб. — Конечно, он тебе аквариум выбил, если б не он, сидеть тебе в банке своей! А я тут!.. — Его голос прервался, он повернулся к нам спиной, залез в свою миску и накрылся полотенцем.
Рыб уставился на меня своим круглым, ничего не выражающим, в буквальном смысле этого слова рыбьим глазом, пошлепал губами, ничего не сказал и плавно опустился на дно. Секунду спустя его голова уже высовывалась из подводной пещерки, а на рыле сияла улыбка. Я легонько постучал лапой по стеклу. Рыб нехотя всплыл.
— Обиделся, — шепнул я, кивая в сторону Жаба. — И, мне кажется, он тебе завидует.
— Он всем завидует, — безмятежно отозвался Рыб, даже не потрудившись понизить голос. — Подуется и перестанет.
— Да, я знаю. Но все-таки где-то, в чем-то он прав: у тебя такой большой аквариум, у меня — подушка бархатная, а он все в миске да в миске…
— Не купите! — донеслось из-под полотенца.
— Конечно, он тебе аквариум выбил, если б не он, сидеть тебе в банке своей! А я тут!.. — Его голос прервался, он повернулся к нам спиной, залез в свою миску и накрылся полотенцем.
Рыб уставился на меня своим круглым, ничего не выражающим, в буквальном смысле этого слова рыбьим глазом, пошлепал губами, ничего не сказал и плавно опустился на дно. Секунду спустя его голова уже высовывалась из подводной пещерки, а на рыле сияла улыбка. Я легонько постучал лапой по стеклу. Рыб нехотя всплыл.
— Обиделся, — шепнул я, кивая в сторону Жаба. — И, мне кажется, он тебе завидует.
— Он всем завидует, — безмятежно отозвался Рыб, даже не потрудившись понизить голос. — Подуется и перестанет.
— Да, я знаю. Но все-таки где-то, в чем-то он прав: у тебя такой большой аквариум, у меня — подушка бархатная, а он все в миске да в миске…
— Не купите! — донеслось из-под полотенца. — Не продамся! Я не из таких, как вы, не из продажных! Я правду люблю! Хоть десять аквариумов мне покупайте, хоть сто — я всегда буду правду говорить!
Я подмигнул Рыбу, Рыб подмигнул мне и сказал:
— Да и не купит Лада аквариум, у нее денег нет…
— А если у тебя уголок отгородить, насыпать холмик… Травку посадить… Он бы мог иногда поплавать, и на бережке потом посидеть… Вам бы не было тесно?
— Не было… — начал Рыб, но Жаб перебил его, выскакивая из миски:
— Что? В коммуналку хотите меня запереть? Не выйдет! Не желаю! Ты, Кот, если такой умный, сам к нему жить иди, на бережку сидеть! А я не желаю!
— Я не могу, мне вода только для питья требуется и иногда — для мытья. А вам с Рыбом она для жизни необходима…
— Это ему для жизни, а я обойдусь! — вконец рассвирепел Жаб. — Я не водоплавающее, я земноводное! Хочу жить в миске! — Когда Жаб выходил из себя, он начинал плеваться, и я спрыгнул с подоконника, чтобы на меня не попали капли слюны.
— Вот он так всегда, — сказал Домовушка, входя в кухню. — Наговорит всяких гадостей честным людям, всех огорчит, растревожит… Ну, Жабка, чего ты? Пьяного слушать…
— Что у пьяного на языке — сам же знаешь…
Домовушка махнул лапкой, перекинулся тараканом и быстренько взбежал по стенке под потолок. Спать.
Сон его был недолог.
Ворон страдал похмельем.
…Мы тихенько сидели в кухне, только время от времени я на цыпочках подходил к двери в кабинет и прислушивался: стоны Ворона перемежались нравоучительными рассуждениями Домовушки о вреде пьянства и непристойности его, Ворона, поведения.