Лада во время всей этой дискуссии не промолвила ни слова, а только хмурила лоб и думала о чем-то своем. Под конец моей тирады она встрепенулась, но меня не прервала, дослушала, сдвинув к переносице светлые бровки, а потом вздохнула:
— Хочу домой!
Мы не поняли.
— Ладушка, да ведь ты и так дома! — воскликнул Пес.
— Нет, я хочу по-настоящему домой. К маме. В Там. Мне так надоело это все… Вам хорошо, вы газет не читаете…
«Не читайте советских газет перед обедом!» — процитировал Жаб и заквакал утробно.
— Ты смеешься, Жаб, а мне приходилось. У нас на работе все читают, все обсуждают прочитанное и мне постоянно подсовывают… Подсовывали. Поначитаешься — и впрямь поверишь, что все кругом сволочи, что правды нет в вашем Здесь, что все продается и покупается, что чистого и светлого просто не осталось — все, слышите, все изгажено!
— Жаб дело говорит — не надо читать газеты. Читала бы лучше романы. Классику. — Я сказал это, пожалуй, слишком раздраженным тоном. Как я уже отмечал, дома Лада никогда ничего не читала — кроме конспекта по общей теории магии и рецептурных сборников заклинаний.
— Правильно! — поддержал меня Рыб. И нараспев, прочувствованно, добавил:
— «Девушка в брюках пройдет и уйдет, а Наташа Ростова останется…»
Лада передернула пухлыми плечиками.
— Да нудно это все… Эти ваши классики. Проходили мы все это по литературе. Тот от народа далек, тот, наоборот, близок, а кто-то — лишний, а этот — реакционный, все эти лучи света в темном царстве, буревестники, провозвестники, носители идей… И всё по полочкам, все — с ярлычками…
— Ладушка! — Я прямо-таки взвыл от негодования.
— Да ты что, детка? Кто же, читая, ярлыки цепляет, по полочкам героев рассортировывает? Это же только на уроках литературы делается, для написания сочинений надо! А читать нужно, чтобы удовольствие получать, наслаждаться! А если над книгой подумать необходимо, то вовсе не над тем, какой персонаж чьи идеи выражает и что хотел сказать автор! Тем более что автор ничего подобного — того, о чем написано в учебнике, — сказать и не хотел, он просто писал, ну, вот как Домовушка вяжет и не всегда даже знает, что в результате получится!
— Как это не ведаю? Оченно даже ведаю! — возмутился Домовушка. — Тем более что нить различная идет на чулки, али, опять же, на кожушок какой, али на кофточку… И крой, и размер, и узор, и цвет ниток заране мыслю…
— Да? А кто мне вчера на вопрос, что ты вяжешь, ответил — что получится?
— Да не что получится, а как, — забормотал Домовушка, — каково случится, нити-то в клубке весьма немного осталось, так я ежели такую в точь найду — распустить ежели что из ношеного, — так и на чулочки для Ладушки, зимой чтобы, а коли не найду потребной нити, так на себя носочки под валяные сапоги, в случае стужи чтобы…
— Вот так же и писатель — он заранее представляет себе в общих чертах, что и о чем он будет писать, а дальше — как выйдет…
— Да? — с сомнением переспросила Лада. — А в школе нам не так говорили.
— И правильно говорили, — заявил Рыб. — Не слушай Кота, Лада. Всегда надо об идее думать. И идейно читать. А безыдейная литература — это не наша литература, пусть ее всякая буржуазия читает, капиталисты-эксплуататоры.
— Рыб, опомнись! У нас у самих теперь — капитализм в процессе становления! — заорал я. — Кончился социализм, и идеология кончилась, вся вышла! Мы теперь не по Марксу с Энгельсом живем, а по Смиту с Рикардо! Мы ж на американский стандарт равняемся!
— Вздор! — раздался вдруг зычный птичий голос. Мы вздрогнули и посмотрели на Ворона.
Все эти три дня Ворон просидел на своем насесте над плитой молча, что объяснялось не только потерей им голоса. Ворон спал. Домовушка утверждал, что сном хворь выходит, и даже не очень старался Ворона накормить — де сон недужному полезней, чем еда. И вот впервые наш Ворон подал голос, так сказать, в полный голос (да будет мне прощена эта тавтология).
— Вздор! — повторил Ворон и поглядел на меня круглым желтым глазом. — Смит и Рикардо исследовали классический капитализм в его доимпериалистической фазе. Этот общественный строй давно канул в Лету — так же как предшествовавший ему феодализм, так же как и сменивший его империализм. Государственный капитализм, постиндустриальное общество — вот более верные термины для дефиниции.
— Ну все, — упавшим голосом прошептал Домовушка, — понесло чрез колесо, до зари не остановишь. Ворон, а Ворон, может, покушал бы чего? Вареники у меня нынче знатные, с картофелью, не отведаешь ли, свет мой?
— Отведаю, — кивнул Ворон, прервавшись на полуслове. А потом снова завел свою шарманку о современном социальном строе развитых стран Запада и Востока.
Я его не слушал. В конце концов, политэкономия не относится к числу обязательных для мага предметов, и экзамен по этой дисциплине мне не сдавать. А надо будет сдавать — выучу.
Насытившись, Ворон живописал свои страдания под дождем в те долгие для него дни, когда мы (всего несколько часов) сражались с хронофагами.
Я его не слушал. В конце концов, политэкономия не относится к числу обязательных для мага предметов, и экзамен по этой дисциплине мне не сдавать. А надо будет сдавать — выучу.