Троллейбус, как всегда в этот утренний час, был переполнен. Людская масса равномерно колыхалась, разбухая после каждой остановки и утрясаясь во время движения машины. Внутри нее по строгим законам, действующим в общественном транспорте в часы пик, совершались перемещения потоков. Воспользовавшись одним из внутренних течений — многолетний опыт езды в троллейбусах седьмого маршрута сделал меня асом, — я приблизился к интересующему меня объекту почти вплотную. Резкий рывок едва не сбил меня с ног, я ухватился за поручень и оказался нос к носу и грудь в грудь с белобрысой пигалицей Ладой.
И разглядел ее получше.
Оказалось, во-первых, что она не так уж низкоросла, ее лоб пришелся на уровень моих глаз. Во-вторых, при более тщательном изучении я обнаружил в ее лице те же черты, что и в лице роскошной красавицы: тот же прямой нос, те же большие глаза, только ярко-голубого цвета, как вода в горных озерах. И, как ни странно — удивительно, что я прежде этого не заметил, — та же соразмерность черт, та же гармония. Только женщина, именуемая бабушкой, была брюнеткой постарше годами. Лада же, юная блондинка, была нежнее, тоньше — как если бы с писанного маслом холста сделали копию акварелью.
И еще — от нее пахло фиалками. Не духами с запахом фиалок, а так, как пахнут цветы на лесной полянке. Она подняла на меня свои голубые глаза — и голова моя закружилась.
Не знаю, каким образом в набитом битком троллейбусе, да еще упакованная в такую длинную и, уж верно, тяжелую шубу, но бабушка тут же оказалась между мной и Ладой. Я не успел еще утонуть в голубых глазах, как погрузился в черные. И растворился. Пропал. В смысле перестал существовать. Умер.
Умер.
Очнулся я на конечной остановке. Пассажиров в троллейбусе почти не осталось, и не было среди них ни Лады, ни ее бабушки. Голова гудела. Я с удивлением обнаружил, что мысленно повторяю таблицу английских неправильных глаголов и дошел уже до «to write — wrote — written». Как я ехал, когда сошли Лада и ее бабушка, и вообще, что произошло после того, как мой взгляд перехватили черные глаза, я не помнил.
После этого случая я довольно часто видел Ладу в нашем дворе или на остановке, всегда в сопровождении красивой бабушки или белого пса. И всегда при виде нее в моей голове начинали бродить английские неправильные глаголы. Как-то я попытался с ней заговорить, просто так, без задней мысли, познакомиться — соседи все-таки. Открыл рот и вместо заготовленной фразы: «Добрый день, я ваш сосед, живем в одном доме, давайте познакомимся», — выпалил:
— То write — wrote — written…
Лада прошла мимо, глядя сквозь меня, а я остался стоять с открытым ртом.
Честно говоря, я не очень переживал по этому поводу. Забот хватало. Ни Лада, ни ее красивая бабушка не интересовали меня в качестве потенциальных возлюбленных. Неописуемые красавицы предназначены для того, чтобы ими любоваться. Целоваться лучше с обыкновенными хорошенькими женщинами. Или я не прав?
Очень скоро до меня дошли слухи, что Лада и ее бабушка поменялись с прежними жильцами, переехав откуда-то из Калуги или из Кинешмы. Говорили также, что бабушка у Лады неродная, то есть вторая или третья жена Ладиного родного дедушки, поэтому у них такая небольшая разница в возрасте. Еще говорили, что мачеха (в русском языке нет слова, более подходящего для обозначения их неродства) держит девочку в черном теле, одевает в отрепья, сама же рядится в пух и прах. Я сам мог подтвердить справедливость этого слуха.
Потом начались скандалы.
Вначале ругались старушки на скамеечке по поводу белой собаки — почему это такой большой и свирепый на вид зверь бегает по двору без хозяев и без намордника! Дети и многие взрослые пугаются.
Действительно, если Ладу я не встречал без сопровождающих, то пес довольно часто прогуливался в одиночестве. Его поведение несколько отличалось от поведения других собак. Он никогда не лаял. Задирая лапу, он всегда прятался от возможных наблюдателей за какими-нибудь естественными преградами — за мусорником или хотя бы за деревом. С другими псами — и большими, и маленькими — он никогда не обнюхивался, а если те настырно лезли с любезностями, особенно к нему под хвост, он молча показывал зубы. Зубы внушали уважение. Нахалы оставляли его в покое. Сделав пару кружков по футбольному полю, он степенной трусцой возвращался домой. Прямо-таки пес-джентльмен.
Прошло несколько недель. Прогулки пса без намордника не прекратились, но никто, даже самые страстные любители скандалов более не усматривали в том ничего предосудительного.
Следующий конфликт был с одной очень чистоплотной обитательницей нашего дома, собравшейся травить тараканов. Рыжих прусаков — черных в нашем доме не водилось, до поры бог миловал. Естественно, очень чистоплотная дама предупредила соседей по подъезду, как это было принято в нашем доме. Чтобы под воздействием ОВ типа «Прима» и «Дихлофос» прусаки не разбежались по всем этажам, требовалось травить всем квартирам одновременно. Пьющей и по той причине неимущей соседке, скинувшись, покупали баллончик «Примы».
Однако визит чистоплотной обитательницы нашего дома в пятьдесят вторую квартиру не состоялся, она не была допущена внутрь и осталась стоять на пороге, как нищая просительница. Бабушка Лады — замечу, кстати, что даже самые ушлые наши старушки на скамеечке не выяснили имени-отчества новой соседки — так вот, бабушка Лады на просьбу в субботу потравить тараканов ответила холодно: