От Хортицы до Полоцка исчезнут миллионы живых душ, а если счесть всех, кого сожрало то лихолетье, — то еще и больше.
И угаснут угли того пожара спустя двадцать без малого лет, когда не будет уже в живых никого из тех, кто разжег его, вольно или невольно.
И кто знает — сколько тысяч или сотен тысяч смертей, сколько дней или лет прибавило ко всему свершившемуся то, что сделал в Остророге августовской ночью 1653 года неведомый человек со шрамом на шее?
Глава 18
ВЕЛИКОСТЬ ЯЗЫКА РОССИЙСКОГО НАРОДА
Бородавское озеро, зима 1758 г.
Фарафонтов монастырь, основанный в 1398 году монахом московского Симонова монастыря Фарафонтом, значительно проигрывал соседней «Северной лавре» и внешне, и по достатку. Последними значительными вкладами, сделанными в обитель владыками мира сего, были подношения еще царя Михаила Федоровича. С тех пор минуло уже сто лет, и Фарафонтов постепенно пришел в упадок.
Так бывает с иными святыми местами. И не только по недостатку веры или благочестия. Монастыри, как и люди, имеют свой, отмеренный Всевышним век. Они рождаются, становятся на ноги, расцветают, а затем стареются и хиреют. Особенно же тогда, когда рядом имеется еще одна, более крупная и почитаемая обитель. Мефодиево-Белозерский затмил своего «младшего брата», оттянув на себя большую часть паломников и жертвователей.
Прибыв на место, Иван нанес визит игумену и получил благословение на осмотр монастырской библиотеки и временное изъятие из нее необходимых для академических трудов книг, «буде таковые отыщутся». В самом деле, наивно было полагать, что и здесь его ждет такая же удача, как в предыдущем монастыре. В науке подобные совпадения — большая редкость.
Брат келарь указал Баркову место в странноприимном доме, который также оказался не в пример скромнее того, что имелся в Белозерском. Поэт кисло взглянул на твердую узкую койку, покрытую жалким подобием белья, и отчего-то вспомнил свое пребывание в лаврской семинарии.
— Обед у нас в семь пополудни, — предупредил монах.
Поздненько. А живот так и бурчит с голодухи. Да и голову поправить глотком «воды жизни» отнюдь не помешало бы. Трещит-то после лесных видений.
— Я бы хотел помолиться с дороги, отче, — сказалось вдруг само собой. — Тяжеленек был путь. Кабы не заступничество небес, вряд ли бы и жив остался.
— Все в руце Господней, — чинно перекрестился инок. — А помолиться да поставить свечу можно хоть в Рождественском соборе, что Дионисий расписывал, хоть в Благовещенской аль Богоявленской церквях. Это уж какая вам приглянется, сыне.
— А есть ли где образ мученика Христофора? — поинтересовался поэт, вызвав у келаря недоумение.
— Хрис-то-фор? — по складам произнес слуга божий.
— Ну да, покровитель странствующих, от внезапной кончины избавляющий…
— Знаю, знаю, — досадливо подергал жидкую бороденку монах. — Обретался такой образ. Как раз в Рождественском. Дионисием и писанный. Да вот незадача, десять лет тому замазан был.
— Как? — не понял господин копиист.
— Так по указу ж государя Петра Алексеевича и замазан. Как противный естеству, гиштории и самой истине. Дабы не вводить православных в соблазн поклонением песьей главе.
— А как же в Софийском соборе в В-де?..
— Ну не углядел преосвященный, — развел руками инок. — Значит, в семь милости просим к трапезе.
Жизнь всегда учила поэта предусмотрительности.
Вот и сейчас он не стал дожидаться монастырского обеда, а решил заморить червячка кой-чем из собственных припасов. Еще в посаде близ Мефодиево-Белозерского предусмотрительно купил узелок пирогов. Да барон, добрая душа, увидев, как Иван мается головной болью, пожертвовал ему флягу шнапса.
Так что пир вышел горой.
Расстелив тряпицу на столе в вивлиофике, молодой человек принялся закусывать.
Шнапс у немца был знатный.
Шнапс у немца был знатный. В меру крепок и зело душист. Интересно, на каких таких травах настаивает бравый вояка свое пойло? Чай, из местных.
Да и пироги попались недурственные.
Хоть и постные — с капустой, горохом да рыбой, а мягкие и сами во рту тают. Знать, добрыми и умелыми руками замешено тесто.
Иван очень любил этот нехитрый продукт русской кухни. Сколько ни едал заморских разносолов, а пироги все лучше. И как выручают в трудную годину, когда в кармане печально звенит пустота и денег хватает только-то на пару кусков печеного теста с начинкой! Он как-то даже оду принялся сочинять во славу пирогов, да сбился. Не хватило слов. Хотя никогда и не жаловался на свой словарный запас.
Великость языка российского народа
Колеблет с яростью неистовства погода,
Раздуты вихрями безумными голов,
Мешая худобу с красой российских слов.
Преславные глупцы хотят быть мудрецами,
Хваляся десятью французскими словцами…
— Это у тебя, брат, чего? — высунулся из-за книжных стеллажей любопытный нос.
Вслед за ним показался и его обладатель — худой (как и почти все иноки Фарафонтова) невысокий черноризец. Хранитель библиотеки.
— Извинения прошу, честной отче, — едва не подавился куском пирога Иван.
— Брат Савватий, — представился монах, несыто пожирая очами явно казавшиеся ему сказочными яства.
Поэт правильно оценил ситуацию и тут же предложил библиотекарю перекусить с ним, чем Бог послал.