Страшно улыбаясь, парень сумел дотянуться до пистолета, хотя это и здоровому было непросто.
Майор мог бы попробовать взять его живым, но рефлексы десантника пробудились раньше, чем эта мысль оформилась.
Палец надавил на спуск — «Борз» выплюнул последние три патрона.
Палец надавил на спуск — «Борз» выплюнул последние три патрона. На спине бандита хлестнули кровью три раны.
Варя за его спиной взвизгнула.
Вадим наскоро обшарил трупы, нет-нет, да и косясь на густеющий дымок, исходящий от расстрелянной иномарки.
Документов, кроме доверенности на вождение и засаленного паспорта у старика, при покойниках не было. Немного денег, пара ножей — вот и все.
Ружье он решил не брать. Лишь в одном из пистолетов оказалась неполная обойма — похоже, бандиты сорвались в погоню внезапно, не успев подготовиться.
Некоторое время он осматривал руки всех троих — ничего похожего на следы уколов. Значит, не наркоманы — те тоже неадекватны.
Значит, мелькнувшая мысль, что в этой неведомой секте, которой они с Варей перебежали дорогу, воспользовались опытом асассинов, к делу отношения не имеет. Впрочем, кто знает — в последнее время фармацевтика далеко шагнула вперед.
Все это время Варвара стояла, прислонившись к стволу старой березы, и рефлекторно вытирала рот. Глаза ее были наполнены ужасом и тихим отчаянием от всего пережитого.
— Ладно, садимся, может, хоть до шоссе дотащимся, — пнул он разлохмаченные покрышки.
Озерская как сомнамбула уселась на сиденье рядом с ним.
Вадим повернул ключ зажигания. Двигатель не отозвался — видимо, последствия дикой гонки фатально сказались на старом «жигуленке».
Глава 13
ПРИАПУ
В-да, зима 1758 г.
Ивана развязали, одели, вновь связали, но на сей раз одни лишь руки и нацепили на глаза непроницаемую черную повязку.
— И товарища моего освободите! — потребовал парень.
— Ничего с твоим немцем не приключится, — пообещал ему тот же скрипучий старческий голос — Слово даю!
Барков поверил — столько твердости и достоинства было в этом обещании. Чувствовалось, что говорил человек, имеющий здесь право повелевать.
— Но, Мастер… — попыталась возразить Колдунья. — Это опасно. Вы же слышали…
— Я отвечаю!
— Повинуюсь.
Кто-то взял с двух сторон поэта под локотки (судя по стальной хватке, все те же псы-арапы), и его, словно куль с мукой, поволокли неведомо куда. Пройдя десятка два шагов, остановились. Скрипнула открываемая дверь. В лицо пахнуло сыростью. Ваня догадался, что они покидают ритуальный подвал.
— Барон, вы здесь? — спросил наугад, став как вкопанный и сопротивляясь попыткам влечь его дальше.
— Здесь, здесь, — ответил ему глумливый голос «ученого» арапа.
Затем последовал сильный подзатыльник, и парень приложился лбом к холодной, влажной стене.
— Полегче! — гаркнул на невидимого недруга.
Шли долго. Почти все время прямо, свернув всего два или три раза.
По тому, что на него не надели шубу и оттого, что не чувствовалось стужи и дуновений ветра, не скрипел под ногами снег, да и вообще не слышно было никаких звуков, кроме шума шагов, Барков понял, что идут они по подземному ходу. Но какому же длинному, однако! И куда это он, интересно, ведет? Да кто прокопал его? Сколько труда положено!
Пару раз попытался заговорить со своими конвоирами, но бесполезно.
Только на очередного леща нарывался.
— Ступеньки, — последовало вдруг любезное предупреждение сопровождающего.
Но Иван все едино споткнулся, поскольку не понял, вверх ведет лестница или вниз.
Поднялись по ступеням. Замерли. Раздался противный скрежещущий звук — наверное, открывали ключом замок. Вновь заскрипела дверь. Однако в этот раз повеяло теплом и сильным дурманящим ароматом трав и курений.
Молодого человека усадили в мягкое удобное кресло, привязав руки к подлокотникам.
Повязка пала с глаз. Он сощурился, хотя освещение в покоях, куда его привели, было неярким. Просто глаза отвыкли от света.
Посидел так некоторое время, приходя в себя. Потом, по обыкновению, принялся изучать место, куда его занесла судьба.
Помещение явно было какой-то лабораторией. И одновременно кабинетом.
Посредине стоял большой, в рост человека, стол, больше напоминающий жертвенник, ибо вместо деревянной крышки имел мраморную. На нем громоздились кучи книг, тетрадей, свитков, а также всевозможная утварь, необходимая для химических опытов: колбы, пробирки, реторты, мраморные ступки с пестиками, чашки и плошки с насыпанными в них непонятными веществами. Точь-в-точь как у академика Ломоносова.
Рядом со столом в неприличной позе застыл человеческий костяк. Такое положение скелету мог придать только отъявленный циник. Костяшки левой руки располагались в районе прежней задницы и словно чесали ее. Десница же находилась спереди, там, где у человека находится причинное место. Жест, в котором были закреплены кости, не оставлял сомнений в том, чем именно занимается костяк. Еще и хребет немного согнут, лопатки откинуты назад, а череп осклабился вроде как от удовольствия.
Тьфу, сплюнул поэт. До чего ж надобно не уважать человеческую натуру и самое смерть, чтобы так изгаляться над людскими останками.
Три стены покоев занимали стеллажи. Два из них были заставлены книгами, а третий представлял собой нечто вроде Кунсткамеры.