Вадим хмуро перечитал письмо еще раз.
Оно не было похоже ни на обычные письма от психопатов, после каждого громкого дела охотно берущих на себя ответственность за преступление, ни на признания подлинных убийц-маньяков. Что-то было в нем жутковатое и, как бы это сказать, — неподдельное.
Вроде слова складываются в обычные фразы, но вот общее впечатление…
Он даже задумался, а не передать ли письмо коллегам в ФСБ. В конце концов, тут сделана солидная заявка на то, что закон именует «экстремистской и террористической организацией». Но вовремя сообразил, что в нынешние времена на такое не купится даже нынешняя «контора».
Да, нынешние времена…
В свои тридцать три года Савельев иногда чувствовал себя стариком — настолько не его была окружающая его действительность со всеми ее чудесами. Начиная от магов на «мерседесах» и заканчивая братками в Думе.
Нет, ФСБ и в самом деле беспокоить не будем, пока, по крайней мере.
Побеспокоим экспертов, благо они живут этажом выше…
— А, Вадик, заходи. — Подполковник Эраст Георгиевич Каландарашвили, царь и бог экспертного отдела, и настоящий грузинский князь, поднялся ему навстречу. — Ты насчет этого своего мракобеса? Вот как раз вовремя — все материалы уже готовы. Итак, — пробежал он глазами акт патологоанатома, — потерпевший скончался примерно между тремя и пятью утра. Следов насилия, сопротивления, побоев, пыток на теле не обнаружено, также, как и ссадин, гематом и внутренних повреждений. Следов наркотиков в крови не обнаружено. Процент алкоголя соответствует бутылке пива или паре рюмок водки. Ужинал покойный осетриной и оливками.
Эраст Георгиевич погладил бородку.
— Теперь о главном, Вадим. Смерть наступила в результате максимум второго выстрела, хотя уже и первое ранение из разряда «несовместимых с жизнью». Оружие — охотничье ружье системы «Бюксфлинт» восемнадцатого калибра. Ружье редкое, необычное, видимо, с укороченными стволами. Обрати внимание: не обрез, а именно укороченные стволы.
Савельев слушал с интересом — несмотря на весь опыт, речи экспертов всегда казались ему сродни словам магов-тайновидцев, способных каким-то волшебством увидеть скрытое.
— Пули, судя по всему, классический жакан.
— Пули, судя по всему, классический жакан. Материал — чистый свинец, марки, обычно используемой для кабельных оболочек.
— Не серебро? — уточнил майор.
— Нет, самый обычный свинец, — пряча улыбку в бороду, сообщил Каландарашвили. — Одна пуля на выходе задела позвонок, и на кости остались довольно крупные частички. Ну и чтобы закончить с этим, повторю — надо искать ружье системы «Бюксфлинт» выпуска до… — эксперт чуть сморщился, напрягая память, — …1936 года, бельгийской фабрики «Леон Наган». Ствол редкий, приметный, так что имейте в виду.
— Как вы это определили, Эраст Георгиевич? — не сдержался Савельев.
— Очень просто, Вадим. Дело в том, что, как правило, при системе «Бюксфлинт» третий ствол делался под нарезной винтовочный боеприпас — калибра обычно 7,93 маузер. Трехстволок под все три дробовых патрона имеется лишь две — «Ремингтон» двадцать второго года и вот этот, из которого укокошили нашего «терпилу».
Но американский дробовик имеет разные калибры — два верхних по шестнадцать, нижний — двадцатый. А все три восемнадцатого калибра — это только бельгийское ружье.
Делали его небольшими партиями, у нас встречается редко — в моей практике так вообще первый раз. Выпускать его передали перед войной, так что, видимо, вещь привезли как трофей из Германии. Впрочем, могло быть все что угодно — скажем, хозяин купил ее где-нибудь в Риге еще при Союзе…
Каландарашвили вздохнул.
— Еще у нее отличительная особенность — обычно у трехстволки два курка и один верхний спуск под пулевой ствол. А вот у этого красавца наоборот — две верхние гашетки и один спусковой крючок там, где и положено: ни с чем не спутаешь. — Подполковник цокнул языком в восхищении перед хитростью изобретателей. — Ружье само по себе длинное, для серьезного охотника — так что, думаю, стволы укорочены: вряд ли твои киллеры таскались по улицам с полутораметровой дурой за плечами.
— Все? — осведомился майор.
— Зачем все, дорогой? — улыбнулся Эраст Георгиевич. — Есть кое-что и на стрелка. Во-первых, думаю, что он не охотник: охотник обычно, когда кого-то решает убить, пользуется картечью — при хорошем выстреле рана почти всегда смертельная.
Вадим кивнул, поморщившись — что делает крупная картечь с человеческим телом, тем более в упор, он знал достаточно хорошо.
— И еще — у стрелявшего на редкость твердая рука. Все три выстрела легли почти рядом.
— Он не выпалил одновременно? — уточнил Савельев.
— Тогда бы в груди вашего колдуна была дыра, куда и твой кулак пройдет, — покачал головой подполковник. — Кстати, вот еще — он ведь сознательно не выстрелил разом — все же страховка на случай промаха, да и звук получится слишком громкий. Теперь еще: смотри на это. — Он бросил на стол перед Савельевым фотоснимок.
Майор не сразу понял, что это изображение нижней части торса покойного Монго, расчеркнутое карандашом.
— Обрати внимание — кинжалы воткнуты идеальным крестом. Вряд ли это делалось с помощью линейки и циркуля, — хитро прищурился Эраст. — Так что у этого человека твердая рука и верный глаз. Имей это в виду, когда будешь его брать. Ну и на закуску — о кинжалах.
— Так что у этого человека твердая рука и верный глаз. Имей это в виду, когда будешь его брать. Ну и на закуску — о кинжалах. Вот тут, пожалуй, самое странное.
То, что это испанские стилеты, пусть даже и ручной ковки, — это само собой. Но на них не чье-то клеймо, а, между прочим, самого Эльсано. Знаешь, что это значит?