Позади вполголоса матюгнулся Куницын.
И было от чего.
Прежде всего, в глаза бросалось серебряное шитье черного мундира, поверх коего — черная хромовая портупея с кортиком, эфес которого украшал серебряный череп.
Потом — россыпь крестов на мундире.
Фуражка с высокой тульей, неприятным образом напомнившая Вадиму принятые нынче в российской армии головные уборы. Только разве вместо двуглавого орла верх украшал орел одноглавый, восседающий на свастике.
Шинель, аккуратно свернутая, кожаное пальто, сапоги, запакованные в целлофан.
«Киностудию они, что ли, бомбанули?» — промелькнула идиотская мысль.
Сомнений не было: у антиквара обнаружился настоящий прикид самого настоящего эсэсовца. Ну да, тоже антиквариат в своем роде…
Зайцев осторожно вытащил из чемодана кобуру, расстегнул…
— О, статья 213-б, — удовлетворенно произнес лейтенант, вертя в руках вальтер.
— Осторожней, нам с него еще пальчики снимать.
Хасикян попробовал пальцами материю.
— Да, — произнес он задумчиво. — Хорошее сукно — сколько лет, а как новенькое! Мне прадед говорил — он портной — самая лучшая материя на их мундиры шла. Даже жалко, что использовать было нельзя. Разве вот на портянки. И кому это могло понадобиться?
— Да. — Борисыч не удержался и сплюнул на паркет. — Известно кому! Еще нам фашистов тут не хватало. И черт же тебя, Стас, дернул вызвать нас: пусть бы другие этим занимались — хоть Гордин. — И добавил: — Надо бы это… посольство оповестить.
— Ну и что вы обо всем этом думаете? — спросил Савельев, когда подчиненные собрались вновь в кабинете, в обществе трупа.
Борисыч вздохнул, одернув потертый кожаный пиджак.
Борисыч вздохнул, одернув потертый кожаный пиджак.
— Похоже, сам себя порешил… Все на то указывает…
Но по лицу его было видно, что сам он в это не вполне верит.
— Ладно, будем считать это основной версией.
Пока Зайцев писал протокол осмотра места происшествия, Вадим Сергеевич еще раз осмотрел московское жилище покойного хозяина фирмы «Рижский антиквариат».
Еще вчера свидетеля, а ныне — потерпевшего.
Цены на недвижимость были вне его интереса, но он примерно знал, сколько может стоить двухэтажный особняк в Москве. Даже самый маленький — такой, как этот. Даже не в самом престижном районе…
А там, где пахнет большими деньгами, — да, трудно поверить в самоубийство…
Он прошел длинным коридором. В одном его конце виднелась дверь на лестницу, ведущую наверх, в жилые помещения. Справа — кухня размером с его квартиру и ванная — вполне нормального размера и даже без джакузи.
На кухне все сияло девственной чистотой — тут не пили и не ели со вчерашнего дня.
В ванной — только одна зубная щетка и бритвенный прибор. Дорогая мужская косметика. Купальный халат на плечиках от Версаче…
Да, можно было бы и позавидовать, если не иметь в виду, что хладный труп хозяина всего этого добра сейчас сидел в кресле, ожидая труповозки и отправки в прозекторскую…
Неслышно подошел Зайцев.
— Там я позвонил. Выехал человек из латвийского посольства. И еще я вызвал заместителя убитого… — Лейтенант осекся. — Он тоже едет.
«Убитого? Даже он не верит», — подумал Савельев.
— Хорошо. А что еще думаешь?
— Я думаю, в таком доме должна была быть какая-то прислуга — уборщицы, повар, водила…
— Правильно мыслишь, Стас. Выясним.
Но выяснять не пришлось. Внизу скрипнула дверь подъезда, что-то упало, послышался женский взвизг, и через считаные секунды — угрюмый басок Борисыча, изрекающего сакраментальное:
— Пройдемте, гражданочка!
Спустя минуту (Вадим отметил, как Хасикян убрал руку от кобуры за пазухой.) Куницын ввел немолодую тетку в платочке и мешковатом платье, испуганно озиравшуюся.
Ее простое добродушное лицо выражало полнейшее недоумение от факта нахождения в этом доме команды суровых мужчин явно при исполнении.
Пока Борисыч с Хасикяном вводили охающую гостью в курс дела, Вадим изучал документы дамы.
Рыбчук Нина Петровна, шестидесятого года рождения, гражданка Украины, прописка — Владимир-Волынский Волынской области, регистрация, вполне официальная и непросроченная, разрешение на работу в Москве, карточка АО «Гертруда», специальность — работа по дому.
— А шо сказать? — шмыгнула горничная носом. — Гарный хозяин — незлой себе такой, не ругався, даже хвалил. На чай на прошлой неделе дал… Десять еуро… Не свинячив, не блевав по углам, не приставав.
Зайцев с Хасикяном при последних словах синхронно осклабились.
— А шо вы думаете… — с обидой бросила Нина Петровна. — Бувають и таки, шо нажруться, як кони, а то й — нанюхаються, и лизуть — им шо баба, шо коза…
Вадим повел взглядом в их сторону: мол, уймитесь.
— Хорошо. А вы не могли бы вспомнить, кто к нему приходил?
Нина Петровна задумалась.
— Хто к нему ходил… Ну люды… приличные, — поморщившись, подобрала определение горничная. — Вежливые все, не пьянствувалы, матом не ругалыся — по рюмашке коньяку разве шо… Сигары курылы!
— Вы не замечали, может быть, он с кем-то скандалил, кто-то угрожал ему?
— Тю на вас?! — Она почти возмутилась. — Усе такие из себя господа!
— И это все, что вы можете сказать?
— Ну ще до него иностранци усякие ходылы… Иностранци, — повторила гражданка Рыбчук. — Точно — иностранци!