Вот если бы, мечталось часто, заполучить чудесный ковер-самолет, чтоб в один миг домчал из Петербурга в любой конец империи, а то и за ее пределы. Ох, и напутешествовался бы он тогда. Или вот так, по-другому. Закрыл глаза, вообразил себе то место, в которое хотел бы попасть, — и раз! — уже там.
Мечты, мечты.
Покамест же, до тех пор, покуда какой-нибудь разумный ломоносов не придумает таковую дивную механику, приходится по старинке трястись в кибитке, меряя бесконечные русские версты.
А что делать, коли Мефодиево-Белозерский да Фарафонтов монастыри обосновались столь далече от губернского города?
Иван решил начать с дальних обителей, а уже после них осмотреть книжные собрания тех, что находились в городской черте или поблизости от В-ды. Так удобнее, а то пообыкнешь среди людей, разнежишься, а потом тащиться Бог знает куда. В даль неведомую, глушь неслыханную.
Marlbrough s'en va-t-en guerre,
Mironton, mironton, mirontaine…
Первым делом посетил знаменитую «Северную лавру», как ее гордо именовали в-жане.
Что есть, то есть. Величия Белозерскому монастырю не занимать. Хотя, на Иванов вкус, обитель больше походила на хорошо укрепленную крепость, чем на пристанище смиренных иноков, ищущих покоя и благодати.
Десятисаженные стены протяженностью больше версты и толщиной семь сажен, мощные угловые башни. Зачем? Оно понятно было полтораста лет назад, во времена Смуты, когда сия твердыня веры выдержала натиск польских интервентов во главе с кровожадным паном Песоцким. Но нынче, когда уже полвека неприятель не забирался столь глубоко в русские земли? Попробовал поинтересоваться у самих святых братьев, но те лишь смотрели на поэта словно на зачумленного: ужель сам не разумеет?
И ладно. Ему-то какое дело? Ведь сам никогда не помышлял пойти по стопам покойного батюшки.
А вот монастырская вивлиофика поразила его в самое сердце. Будь его воля, так мигом перетащил бы это все в столицу, в университетское книгохранилище. То-то работы прибавилось бы господам академикам с адъюнктами. Не одну сотню статей и исследований написали бы.
Это ж надо! Две с лишним тысячи древних манускриптов, среди которых древнейший список «Задонщины», Летописные своды XV-XVI веков. Начало собранию положили семнадцать рукописных книг, принесенных сюда еще основателем монастыря, а упорядочил его знаменитый духовный писатель старец Ефросин, живший во времена Иоанна III. Здесь над своими сочинениями трудился и один из выдающихся религиозных писателей старой Руси Пахомий Серб, создавший житие первого игумена Белозерской обители.
Не испытывай господин копиист недостатка во времени, ей-богу, поселился бы тут на месячишко-другой. Не убояшася строгих монастырских правил и полного отсутствия хмельного.
Восторженно копался в пыльных харатьях, вдыхая запахи минувших веков. Сличал имеющееся в наличии с описями.
То, что могло пригодиться для работы Ломоносова и академика Тауберта, отобрал практически сразу. Два летописных свода. Уже этого было достаточно для того, чтобы полностью оправдать поездку Баркова в такую даль. Цельных два варианта изначальной летописи! А ведь под рукой у профессоров для сличения пока и имелась всего-то одна копия списка Радзивилловской летописи, подлинник которой хранился в Кенигсберге и все никак не мог попасть в Петербург. Велись переговоры, и немцы обещали к лету свой список прислать.
Дальше же удовлетворял преимущественно собственное любопытство. Его заинтересовали три или четыре книги, упомянутые в описи, однако не найденные поэтом на полках. Против их названий в реестре чьей-то нетвердой рукой было нацарапано: «Передано в ГП».
— Это что? — вопросил у местного библиотекаря, брата Зосимы.
Инок, прищурив подслеповатые глаза, поднес харатью чуть ли не к самому носу.
— Гэ-пэ, — задумался, прочитав. — А! Верно! О прошлом годе книжицы сии переданы были сестрам Горней Покровской обители!
— Как, насовсем? — поразился Иван.
— А чего? — пожал плечами Зосима. — Матушка-игуменья попросила, и наш отец-архимандрит отдал.
— Вот так просто и отдал? — усомнился копиист, вспомнив, с какими трудностями столкнулся он сам, получая разрешение на временное изъятие книг из монастырских книгохранилищ.
А тут так просто взяли и передали из одной обители в другую.
— Зачем же сестрам понадобились «Рафли» и «Аристотелевы врата»? — озадачился парень.
Книги эти были самого что ни есть сомнительного с точки зрения официальной православной церкви содержания. «Врата» так вообще при тишайшем Алексее Михайловиче угодили под запрет.
— Кто ж его знает? — почесал лысую макушку инок. — Сказывали, что вроде приютилась в Покровской одна девица, зело знатная и ученая. Внесла богатый вклад в обитель. Вот для нее будто бы матушка и постаралась.
Вот тебе и на!
Что ж это за девица такая, которую заинтересовали «отреченные книги»? Не его ль Брюнета часом? Да нет, она ведь только недавно приехала в В-ду.
— А у вас они откуда взялись? — не унимался копиист.
— Эфти-то? — нахмурил лоб библиотекарь. — А от патриарха Никона остались, кажись.
— А от патриарха Никона остались, кажись. Ну-кось, дай взглянуть, где они расписаны.
Пошел вдоль полок, ведя заскорузлым пальцем по корешкам книг. Остановился в одном месте и поцокал языком.