А Илью будто прорвало: он оперировал аппаратом векторного и тензорного исчисления, упоминал формулы с дивергенциями и роторами, тройными интегралами и бесконечными рядами. При этом говорил с такой непринужденностью, что, казалось, повторяет таблицу умножения.
— Ты знаешь, я после аварии еще соображаю плохо, — признался Николай. — Давай лучше спустимся на землю. Как работается? Что нового было в последние несколько дней? Я от жизни отстал…
— Физика — она и есть жизнь. Нет другой жизни, — охотно отозвался Гетманов и невозмутимо продолжил рассказ о тензорах, сам с собой обсуждая, могут ли бесконечно малые величины второго порядка оказать влияние на процессы, происходящие при переброске объекта из мира в мир, или эти бесконечно малые необходимо все-таки статистически учитывать. Как можно учитывать бесконечно малые, которыми всегда пренебрегают по сравнению с другими, Давыдов не понимал. И, откровенно говоря, понять не пытался — под шум закипавшего чайника, казалось, у него закипали мозги.
Настроение было хуже некуда.
— Ты кофе будешь или чай? — спросил Николай у Ильи. — У меня и чай есть. В пакетиках, правда. Жуткая гадость. Я даже когда студентом был, в пакетиках не пил. Лучше просто ложку чая в чашке заварить.
— Я буду то же, что и ты, — отозвался физик.
— Ну, я — кофе. Мне взбодриться не мешает.
— Тогда и я кофе, — с готовностью согласился Гетманов.
— Сколько ложечек положить?
— Столько же, сколько и себе, — отвлекшись от своих теорий, ответил Илья.
— Отлично, — кивнул Николай, насыпая по ложке кофе себе и гостю. — С сахаром, без?
— С сахаром, — улыбнулся Илья.
— Сколько ложек?
— Сколько и себе, — словно заведенный, повторил Гетманов.
Но на этот раз он просчитался.
— А я теперь пью кофе без сахара, — заявил Давыдов с некоторым внутренним торжеством. Пусть примет решение сам! — Так сколько тебе ложек?
Столь невинный вопрос поверг физика в смущение. Впервые за несколько минут он замолчал. Выдержал паузу и признался:
— Я не знаю.
Истолковавший его смущение по-своему, вспомнивший студенческие времена Давыдов подбодрил коллегу:
— Да ты не стесняйся. Сахара тут — целый килограмм. Хочешь, я тебе и пять ложек положу. Сколько все-таки?
— Не знаю, — повторил Гетманов.
— Ты сам-то сколько ложек кладешь? — уже раздражаясь, поинтересовался Николай.
На ум ему пришел некий не слишком щедрый человек, ни разу в жизни не пивший кофе так, как нравится. Дома он клал одну ложку сахара, в гостях — три. А нравился ему кофе, в который положили две ложечки сахара.
Но так было в анекдоте, а в жизни развязка оказалась другой.
— Я сам никогда кофе не делаю. Мне готовит мама или сестра, — потупив глаза, признался Илья.
Давыдов опешил и бросил в чашку физика две ложки сахара. Чудны дела земные! Человек, отлично знающий высшую математику и много чего еще, имеющий ученую степень, не знает, как приготовить себе кофе…
В разгар импровизированного завтрака к Давыдову заглянул Дорошев.
— Мне кофейку не нальете?
— Отчего же нет? Угощайся, — предложил Николай. — Сахару знаешь сколько класть нужно?
— Лимиты введены?
— Да нет, это я о рецептах. Мы тут с Ильей поспорили… Гетманов покраснел, а Андрей хмыкнул:
— Дай я сам положу. Знаю я вас, экономных хозяев. Сейчас талоны на сахар отменили… Ну и все равно экономить на сахаре надо. И употреблять его преимущественно в гостях и на работе. Потому что это ценный энергетический продукт, полезный для работы мозга…
Посмеиваясь, Дорошев налил себе кофе, взял с блюдца печенье. Илья продолжил свои разглагольствования на научные темы.
— Ты его понимаешь? — спросил вдруг Дорошев без предисловий, обращаясь исключительно к Давыдову, словно бы Гетманова рядом и не было.
Николай на мгновение задумался, но решил, что запираться не имеет смысла.
— Не понимаю. Андрей расхохотался:
— И я не понимаю. По-моему, его, кроме Савченко, вообще никто не понимает. А он перекраивает весь его бред на свой лад. Илюша для Льва Алексеевича вроде генератора идей. Нет, не скажу, конечно, что он полный бред несет. Бред его, может, даже с оттенками гениальности. Но осуществить какой-то проект, опираясь лишь на теории Гетманова, — нереально. Мы даже чайник не смогли по придуманной им схеме сконструировать. Он не грел воду. Замораживал.
— Врешь, — обиженно надулся Илья. — Ничего он не замораживал.
— Нет, не вру. Если и не замораживал, то охлаждал. Благодаря полупроводниковым эффектам.
— Это вы сочинили, — заикаясь, возмутился физик. — Бурдинов сочинил. Сами конструировать не умеете, а претензии ко мне.
— Ну да… Ты же у нас жрец чистой науки…
Илья улыбнулся. Определение ему явно понравилось.
Определение ему явно понравилось.
— Но грузит он нас регулярно, — продолжил Андрей. — Помолчал бы ты лучше, Илья!
— С вами и разговаривать бесполезно, — тоном обиженного ребенка заявил Гетманов. — Что с вас взять? Экспериментаторы…
— Угу, — фыркнул Дорошев. — Теоретик.
На этом обмен колкостями, которые и колкостями в привычном смысле назвать было нельзя, затих.
У Давыдова отлегло от сердца. Стало быть, взгляд Ильи на мир очень специфичен. И Давыдову вовсе не требовалось понимать все логические построения Гетманова. Пусть тот занимается физикой, строит свои теории. А сам Николай займется математическими проблемами. Это у него должно получиться. Математика везде математика. Ее законы едины для любого уголка Вселенной, для любого мира. Собственно, математика ведь не описывает природные явления. Это чистая оцифрованная логика.