Я покачала головой.
— Еще не время.
В половине четвертого ночи я позвонила сестре и, только услышав ее голос, сообразила, что Занна, как все нормальные люди, в это время еще спит.
— Что-то с Кейт?
Я кивнула, хотя она не могла видеть этого.
— Занна?
— Да?
Я закрыла глаза, чувствуя, как по щекам текут слезы.
— Сара, что случилось? Мне приехать?
Горло сдавило так, что трудно было говорить. Эта правда могла удушить меня. Когда мы с Занной были детьми, между нашими спальнями был общий коридорчик и мы постоянно ругались из-за того, что я хотела, чтобы там горел свет, а Занна — нет. «Накрой голову подушкой, — говорила я ей. — Ты можешь сделать себе темноту, а я не могу сделать свет».
— Да. — Я уже плакала по-настоящему. — Пожалуйста.
* * *
Несмотря ни на что, Кейт перенесла десять дней интенсивной терапии и лечения арсеником. На одиннадцатый день она впала в кому. Я решила сидеть рядом с ней всю ночь, на случай если она придет в себя. Я просидела ровно сорок пять минут, когда позвонил директор школы, где учился Джесси.
Оказывается, жидкий натрий хранится в школьной лаборатории в маленьких контейнерах с маслом, потому что он немедленно вступает в реакцию с воздухом. Оказывается, он также вступает в реакцию с водой, в результате чего образуется водород и выделяется тепло. Оказывается, у моего девятиклассника хватило ума, чтобы это понять, поэтому он украл образец, спустил его в унитаз и взорвал канализационный коллектор.
Директор отстранил его на три недели от занятий. Этот человек был вежливым, поэтому спросил о Кейт, хотя фактически сообщил мне, что по моему старшему сыну плачет тюрьма штата.
— Думаю, ты понял, что водить машину больше не будешь?
— Ну и что?
— До сорока лет.
Джесси ссутулился еще больше, если такое было возможно, его брови еще ближе сдвинулись к переносице. Я попыталась вспомнить, когда упустила его из виду. Почему это произошло, ведь с ним было намного меньше проблем, чем с его сестрами?
— Директор — придурок.
— Знаешь что, Джес? В мире их полно. Всегда найдется кто-то. Или что-то.
Он посмотрел на меня.
— Ты можешь даже разговор о футболе перевести на Кейт. Мы въехали во двор больницы, но мотор я не выключила.
Капли дождя падали на ветровое стекло.
— У нас у всех это прекрасно получается.
— У нас у всех это прекрасно получается. Или ты взорвал коллектор по другой причине?
— Ты не знаешь, каково это — быть ребенком, чья сестра умирает от рака.
— Я прекрасно это представляю. Потому что я мать ребенка, который умирает от рака. Ты абсолютно прав, это достает. Иногда и мне хочется что-то взорвать, лишь бы избавиться от ощущения, что я сама могу взорваться в любой момент.
Я опустила голову и заметила у него небольшой синяк на сгибе руки. На другой руке был такой же. В моей голове сразу же завертелись мысли о героине, а не о лейкемии.
— Что это?
Он согнул локти.
— Ничего.
— Что это такое?
— Не твое дело.
— Это мое дело. — Я разогнула его руку. — Это следы от иглы? Он поднял голову, глаза его горели.
— Да, мам. Я колюсь раз в три дня. Но это не наркотики. Я сдаю кровь здесь на третьем этаже. — Он не сводил с меня глаз. — Разве ты не интересовалась, откуда берутся тромбоциты для Кейт?
Он вышел из машины, прежде чем я успела его задержать, оставив меня смотреть сквозь лобовое стекло, через которое уже ничего нельзя было разглядеть.
Кейт лежала в больнице уже две недели. Я приняла душ в собственной ванне, а не в душевой, которой пользовался персонал больницы, оплатила просроченные счета. Занна, которая все еще была у нас, заварила мне чашку кофе. Он был еще горячий, когда я спустилась с влажными расчесанными волосами.
— Кто-то звонил?
— Если ты имеешь в виду, звонили ли из больницы, то нет. Она перевернула страницу кулинарной книги, которую читала.
— Знаешь, в приготовлении еды действительно нет никакого удовольствия.
Открылась и закрылась входная дверь. В кухню вбежала Анна и резко остановилась, увидев меня.
— Что ты здесь делаешь?
— Я здесь живу, — ответила я.
Занна закашлялась.
— Хотя так сразу и не скажешь.
Но Анна ее не услышала или не захотела услышать. На ее лице расползалась широкая улыбка, и она помахала передо мной письмом.
— Меня посылают в спортивный лагерь. Читай, читай!
«Уважаемая Анна Фитцджеральд,
Поздравляем. Вас приняли в летний хоккейный лагерь для девочек. В этом году лагерь будет в Миннеаполисе с З по 17 июля. Пожалуйста, заполните прилагаемое заявление и медицинскую форму и вышлите нам до 30 апреля 2001 г. Увидимся на льду!
Тренер Сара Тьютинг».
Я закончила читать.
— Ты же отпустила Кейт в лагерь для детей с лейкемией, когда ей было столько же лет, — сказала Анна. — Ты хоть представляешь, кто такая Сара Тьютинг? Она вратарь сборной США, и я не только познакомлюсь с ней. Она скажет мне, что именно я делаю неправильно. Тренер полностью оплачивает пребывание в лагере. Вам это ничего не будет стоить. Меня отправят самолетом, дадут комнату в общежитии и все такое. Ни у кого никогда не было такой возможности…
— Солнышко, — осторожно проговорила я, — ты не сможешь поехать.
Она затрясла головой, пытаясь понять мои слова.
— Но это же не сейчас. Это только следующим летом.