Когда я начал кричать, папа нашел меня за несколько секунд, хотя мне показалось, что прошло несколько жизней. Он залез в яму, удивляясь той работе, которую я проделал, и моей глупости.
— Тебя же могло засыпать, — сказал он и вытащил меня на поверхность.
И тогда я увидел, что моя яма вовсе не столь глубока — папе она была по грудь.
Темнота относительна.
Брайан
Переезд в комнату на пожарной станции занял у Анны меньше десяти минут. Пока она складывала одежду в тумбочку и искала место для своей расчески на полке, я вышел в кухню, где Полли готовил ужин. Все ребята ждали объяснений.
— Она поживет здесь со мной немного, — проговорил я. — Нужно решить некоторые проблемы.
Цезарь оторвался от журнала.
— Она будет выезжать с нами на вызовы?
Об этом я не подумал. Возможно, это отвлекло бы ее, она бы чувствовала себя кем-то вроде стажера.
— Вероятно.
Полли повернулся. Сегодня он готовил фахитас, говядину.
— Все в порядке, капитан?
— Да, Полли. Спасибо, что спросил.
— Если ее кто-то обижает, — произнес Рэд, — то ему придется иметь дело со всеми нами.
Остальные закивали. Интересно, что бы они подумали, если бы я сказал им, что люди, обижающие Анну, это мы с Сарой. Я оставил ребят заканчивать приготовления к ужину и вернулся в комнату, где Анна сидела на второй койке, поджав под себя ноги.
— Эй, — позвал я, но она не ответила. Я не сразу понял, что у нее на голове наушники, через которые в ее уши вливалось бог знает что.
Она увидела меня, выключила музыку, сняла наушники и повесила их на шею, как удавку.
— Привет.
Я сел на край койки и взглянул на нее.
— Может, ты хочешь чем-то заняться?
— Например?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Поиграть в карты.
— Ты имеешь в виду покер?
— В покер, в пьяницу, во что угодно.
Она внимательно посмотрела на меня.
— В пьяницу?
— Хочешь, заплети себе косички.
— Папа, — спросила Анна, — с тобой все в порядке?
Мне было легче войти в разваливающийся на куски дом, чем пытаться развлечь ее.
— Просто… Я хочу, чтобы ты знала: можешь делать здесь все, что хочешь.
— А можно в ванной оставить упаковку тампонов?
Мое лицо сразу же залилось краской, и, словно это было заразно, Анна тоже покраснела.
У нас на станции была лишь одна женщина. Она работала неполный день, поэтому женский туалет был только на первом этаже.
Волосы Анны упали на лицо.
— Я не хотела… Я могу положить их в…
— Можешь оставить их в ванной, — объявил я. Потом торжественно добавил: — Если кто-то пожалуется, мы скажем, что это мое.
— Папа, но тебе же никто не поверит. Я обнял ее.
— Может, у меня не очень хорошо получается. Я никогда не жил в одной комнате с тринадцатилетними девочками.
— Мне тоже не часто приходилось жить с сорокадвухлетним мужчиной.
— Хорошо, иначе я бы его убил.
Я почувствовал, что она улыбнулась. Может, это будет и не так трудно, как казалось. Возможно, мне удастся убедить себя в том, что этим я сохраню семью, даже если сначала ее придется разделить.
— Папа?
— Что?
— Просто, чтобы ты знал: никто не играет в пьяницу, как только перестает ходить на горшок.
Она обняла меня так крепко, как делала это, когда была маленькой. И я вспомнил, когда в последний раз держал Анну на руках. Мы шли через поле, все впятером. Рогоза и дикие ромашки были выше нее. Я подхватил ее на руки, и мы вместе понеслись по высокой траве. Но потом сообразили, что у нее уже длинные ноги и она слишком большая, чтобы сидеть у меня на руках. Анна начала вырываться, я поставил ее на землю, и дальше она пошла сама.
Золотая рыбка вырастает только до размера аквариума. Деревья бонсаи скручиваются, не меняя размера. Я бы все отдал, чтобы она оставалась маленькой. Дети перерастают нас быстрее, чем мы их.
Самое удивительное то, что, когда одна наша дочь втянула нас в юридический кризис, другая переживала кризис медицинский. Правда, мы заранее знали, что у Кейт конечная стадия почечной недостаточности. На этот раз нас застала врасплох Анна. И тем не менее. Похоже, мы справлялись с обоими кризисами. Способность человека переносить трудности похожа на бамбук: он намного гибче, чем кажется на первый взгляд.
В тот день, пока Анна собирала вещи, я поехал в больницу. Когда я вошел в палату Кейт, диализ уже закончился. Она спала с наушниками плеера на голове. Сара встала и предупреждающе прижала палец к губам.
Мы вышли в коридор.
— Как Кейт? — спросил я.
— Практически без изменений. Как Анна?
Мы обменивались информацией о детях, как бейсбольными карточками, которые показываешь, но еще не хочешь отдавать. Я смотрел на Сару и думал, как рассказать ей о том, что я сделал.
— Куда вы делись, пока я отбивалась от судьи?
Если сидеть и думать, как горячо будет в огне, до пожара можно не дожить.
— Я отвез Анну на станцию.
— Что-то на работе?
Я сделал глубокий вдох и прыгнул со скалы, которой стал мой брак.
— Нет. Анна поживет там со мной несколько дней. Мне кажется, ей нужно некоторое время побыть одной.
Сара не сводила с меня глаз.
— Но Анна не будет там одна. Она будет с тобой.
Коридор вдруг показался слишком светлым и слишком широким.
— Это плохо?
— Да, — ответила она. — Ты думаешь, что, потакая ее истерике, делаешь лучше для нее?
— Я не потакаю ее истерике. Я даю ей возможность самой прийти к правильному выводу. Это не ты сидела с ней под кабинетом судьи. Я волнуюсь за нее.