— Ты ничего обо мне не знаешь, — возразил я, напрягаясь.
— И кто в этом виноват?
— Для того кто не собирался ворошить прошлое, это было слишком. По моему телу пробежала дрожь, и я схватил Судью за ошейник.
— Извини, — сказал я и вышел из кабинета, бросив Джулию второй раз в своей жизни.
Честно говоря, школа Виллер была фабрикой, штампующей активисток благотворительных обществ и будущих инвестиционных банкиров. Мы все выглядели одинаково и разговаривали одинаково. И лето было нашим временем.
Конечно, были студенты, которые не соответствовали стандарту. Например, ребята, которые получили стипендию на обучение, которые ходили с поднятыми воротниками и учились ругаться. Но они не понимали того, что для нас было очевидно: они не такие, как мы. Были и звезды вроде Томми Бодро, которого уже на первом курсе переманили в хоккейный клуб «Detroit Red Wihgs». Были и ненормальные — они пытались резать вены или глотать таблетки вперемежку со спиртным, а потом по кидал и студгородок так же незаметно, как и приходили.
Когда Джулия Романа появилась в Виллере, я был на шестом курсе. На ней были армейские ботинки и футболка с надписью «Спеар Тпск» под форменным пиджаком. Она легко запоминала целые сонеты. На переменах, когда большинство из нас курили за спиной директора, она залезала по лестнице под потолок спортзала, прислонялась спиной к обогревателю и читала книги Генри Миллера и Ницше. В отличие от других девчонок в школе, с их гладкими волнами светлых волос и заколками в форме бантиков, ее черные кудри были похожи на торнадо. Она никогда не красилась. Ей было безразлично, как на ее внешность реагируют другие. В брови у нее было тончайшее колечко, серебряная нить. И пахла она, как свежее поднимающееся тесто.
О ней ходили разные слухи: что ее вышвырнули из исправительной школы, что она была вундеркиндом с наивысшим баллом на выпускном экзамене, что она на два года моложе всех на курсе, что у нее татуировка. Никто точно не знал, как к ней относиться. Ее называли ненормальной, потому что она не была одной из нас.
Однажды Джулия Романо пришла в школу с короткими розовыми волосами. Мы решили, что ее исключат. Но, как оказалось, в правилах, касающихся внешнего вида студентов Виллера, о прическе ничего не говорилось. Я подумал тогда: почему в нашей школе нет ни одного парня с дредами? И понял, что мы просто не могли выделяться. И не хотели.
В тот день во время обеда она прошла мимо столика, за которым сидели мы с ребятами из команды по парусному спорту со своими девушками.
— Эй, — сказала одна из девушек. — Больно было?
Джулия остановилась.
— Что больно?
— Побывать в машине сладкой ваты.
Она даже глазом не моргнула.
— Извини, но я не могу себе позволить прическу в дорогом салоне. — И она ушла в дальний угол кафе, где всегда обедала одна, складывая пасьянс из колоды карт с изображением святых.
— Черт, — проговорил кто-то из парней. — Не хотел бы я обедать с этой девчонкой за одним столом.
— Черт, — проговорил кто-то из парней. — Не хотел бы я обедать с этой девчонкой за одним столом.
Я смеялся, потому что смеялись все. Но я наблюдал за ней: как она села, оттолкнула поднос с едой и начала раскладывать карты. Интересно, как это — не обращать внимания на мнение других?
Однажды я сбежал с тренировки своей команды, где был капитаном, и пошел за ней. Я старался не приближаться, чтобы она не заметила меня. Джулия направилась к бульвару Блекстоун, повернула к кладбищу Сван Пойнт и забралась на самое высокое место. Открыла рюкзак, достала учебники и тетрадь и устроилась возле могилы.
— Ты тоже можешь выходить, — обронила она, и я чуть не проглотил язык, ожидая появления привидения, пока не понял, что она обращается ко мне. — А за четвертак можешь даже посмотреть поближе.
Я вышел из-за огромного дуба, держа руки в карманах. Теперь я не имел ни малейшего понятия, что делаю здесь.
— Родственник? — кивнул я в сторону могилы.
Она посмотрела через плечо.
— Да. Моя бабушка сидела рядом с ним на «Мейфлауере», когда переселялась в Америку.
Она пристально взглянула на меня, вся будто из колючек и шипов.
— Разве тебе не нужно быть сейчас на каком-нибудь матче по крикету?
— Поло, — уточнил я, улыбнувшись. — Я просто жду здесь свою лошадь.
Она не поняла шутки… Или не посчитала ее смешной.
— Чего ты хочешь?
Я не мог признаться, что следил за ней.
— Чтобы ты мне помогла, — ответил я. — С домашним заданием.
Откровенно говоря, я даже не взглянул на задание по английскому. Я схватил ее тетрадку и прочитал вслух:
— «Вы проезжаете мимо серьезной аварии, в которой пострадали четыре автомобиля. Обязаны ли вы остановиться?»
— Почему я должна помогать? — спросила она.
— По закону не обязана. Если ты вытащишь кого-то и этим нанесешь вред, на тебя могут подать в суд.
— Я имела в виду, почему я должна помогать тебе?
Я уронил тетрадь.
— Ты не самого лучшего мнения обо мне, правда?
— Я вообще ничего не думаю о тебе, и точка. Вы — кучка самовлюбленных идиотов, которые до смерти боятся показаться с кем-то, кто отличается от них.
— Л ты разве не такая же?
Она посмотрела на меня долгим взглядом. Потом начала запихивать свои вещи обратно в рюкзак.