Я подумала о Джесси, о котором перестала заботиться так давно. О Кейт, которой я ничем не могла помочь. Об Анне.
— Я не знаю, — ответил Брайан. — Разве кто-то может это знать?
Он протянул мне пакетик. Когда я открыла рот, чтобы сказать ему, что не хочу есть, он запихнул туда печенье. Оно было очень вкусным и таяло во рту. Я вдруг почувствовала, что умираю от голода. Брайан осторожно убрал крошки с моих губ, словно я была сделана из фарфора. Мне показалось, что я никогда в жизни не ела ничего подобного.
Брайан с Анной вернулись домой в тот же вечер. Мы оба уложили ее спать, оба поцеловали на ночь. Чуть позже мне надо было идти в больницу, но сейчас я сидела напротив Анны на кровати Кейт.
— Ты собираешься читать мне нотации? — спросила она.
— Не такие нотации, как ты думаешь. — Я провела пальцем по подушке Кейт. — То, что ты хочешь быть самой собой, не значит, что ты плохая.
— Я никогда…
Я жестом остановила ее.
— Я хочу сказать, что такие мысли — это естественно. И то, что ты поступила совсем не так, как все ожидали, вовсе не значит, что ты сделала что-то плохое. Девочка, которую дразнят одноклассники, может перейти в другую школу и стать там самой популярной, потому что никто не ожидает от нее чего-то другого. Или человек, который учится на медицинском факультете, потому что в его семье все врачи, обнаруживает, что ему хочется быть художником. — Я глубоко вздохнула и покачала головой. — Ты понимаешь, о чем я?
— Не совсем.
Услышав это, я улыбнулась.
— Я хочу сказать, что ты мне кое-кого напоминаешь.
Анна приподнялась на локте.
— Кого?
— Меня, — ответила я.
Когда вы много лет живете с одним человеком, он становится похож на карту, которая валяется в бардачке машины, — такую же потрепанную и затертую, изученную настолько, что можно нарисовать ее по памяти, и именно поэтому вы все время берете ее с собой в поездки. И все же в самый неожиданный момент у вас словно открываются глаза. Вы замечаете незнакомый поворот и живописный утолок, которого раньше не было, и вам приходится останавливаться и убеждаться, что это место совсем не новое, просто вы его раньше не замечали.
И все же в самый неожиданный момент у вас словно открываются глаза. Вы замечаете незнакомый поворот и живописный утолок, которого раньше не было, и вам приходится останавливаться и убеждаться, что это место совсем не новое, просто вы его раньше не замечали.
Брайан лежал рядом со мной в постели. Он ничего не говорил, просто положил руку на изгиб моей шеи. Потом поцеловал долгим горько-сладким поцелуем. Я ожидала этого, но не того, что он сделал потом. Он укусил меня за нижнюю губу так сильно, что я почувствовала вкус крови.
— Ай! — вскрикнула я, пытаясь засмеяться и перевести это все в шутку. Но он не засмеялся и не извинился. Он наклонился и слизнул кровь.
У меня внутри все перевернулось. Это был Брайан и не Брайан, и они оба меня поразили. Я провела языком по губам, липким, со вкусом крови. Я раскрылась, как орхидея, превратив свое тело в колыбель, и почувствовала его дыхание на своей шее, на груди. Он на секунду положил голову мне на живот. Насколько его укус был неожиданным, настолько знакомым было это ощущение. Он делал так каждый вечер, когда я была беременна.
Он опять пошевелился. Поднялся надо мной, как второе солнце, наполнив меня теплом и светом. Мы были полными противоположностями — твердость против мягкости, светлое против темного, решительность против нежности. Но что-то подсказывало, что ни один из нас не был бы полноценным без другого. Мы были лентой Мобиуса, спутанным узлом, который невозможно развязать.
— Мы потерям ее, — прошептала я, хотя сама не знала, о ком говорила: о Кейт или об Анне.
Брайан поцеловал меня.
— Перестань, — сказал он.
После этого мы не говорили ничего. Так было безопаснее.
Среда
Но те огни не свет дарили,
А лишь сгущали темноту.
Джон Мильтон. «Потерянный Рай»
Джулия
Когда я вернулась с утренней пробежки, Иззи сидела в гостиной.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросила она.
— Да. — Я расшнуровала кроссовки и сняла с головы повязку. — А что?
— Нормальные люди не бегают в половине пятого утра.
— Мне надо было избавиться от лишней энергии.
Я пошла в кухню, но кофеварка, которую я запрограммировала, чтобы к моему возвращению ореховый капуччино был готов, не сработала. Я проверила, включена ли Ева в сеть, нажала на все кнопочки, но дисплей не загорался.
— Черт, — выругалась я, выдергивая шнур из розетки. — Она еще не такая старая, чтобы ломаться.
Иззи подошла и подергала проводки.
— Срок гарантии еще не закончился?
— Не знаю. Я не обращаю на это внимания. Я думала, что если заплатила за то, что должно готовить мне кофе, то заслуживаю этот чертов кофе. — Я с таким стуком поставила графин в раковину, что он раскололся. Потом присела возле кухонной тумбочки и расплакалась.
Иззи опустилась на корточки рядом со мной.
— Что он сделал?
— То же самое, Из, — всхлипнула я. — Я просто тупая дура. Она обняла меня.
— Облить кипящим маслом? — предложила она. — Отравить? Кастрировать? Выбирай.
Это меня немного развеселило.
— Ты и сама могла бы выбрать.
— Только потому, что ты сделала бы то же самое для меня. Я положила голову на плечо сестры.