Глава третья
Мне пришло в голову, что обычное
интервью с дьяволом или волшебником
можно с успехом заменить искусным
использованием положений науки.
Г.Дж. Уэллс
Телефон звонил.
Я протер глаза, посмотрел в окно (дуб был на месте),
посмотрел на вешалку (вешалка тоже была на месте). Телефон звонил. За стеной
в комнате у старухи было тихо. Тогда я соскочил на пол, отворил дверь
(щеколда была на месте) и вышел в прихожую. Телефон звонил. Он стоял на
полочке над большой кадушкой — очень современный аппарат белой пластмассы,
такие я видел только в кино и в кабинете нашего директора. Я взял трубку.
— Алло…
— Это кто?— спросил пронзительный женский голос.
— А кого вам надо?
— Это изнакурнож?
— Что?
— Я говорю, это изба на курногах или нет? Кто говорит?
— Да, — сказал я. — Изба. Кого вам нужно?
— О дьявол, — сказал женский голос. — Примите телефонограмму.
— Давайте.
— Записывайте.
— Одну минутку, — сказал я. — Возьму карандаш и бумагу.
— О дьявол, — сказал женский голос.
Я принес записную книжку и цанговый карандаш.
— Слушаю вас.
— Телефонограмма номер двести шесть, — сказал женский голос. —
Гражданке Горыныч Наине Киевне…
— Не так быстро… Киевне… Дальше?
— «Настоящим… предлагается вам… прибыть сегодня… двадцать
седьмого июля… сего года… в полночь… на ежегодный республиканский
слет…» Записали?
— Записал.
— «Первая встреча… состоится… на Лысой Горе. Форма одежды
парадная. Пользование механическим транспортом… за свой счет.
Подпись… начальник канцелярии… Ха… Эм… Вий».
— Кто?
— Вий! Ха Эм Вий».
— Не понимаю.
— Вий! Хрон Монадович! Вы что, начальника канцелярии не знаете?
— Не знаю, — сказал я. — Говорите по буквам.
— Дьявольщина! Хорошо, по буквам: Вервольф-Инкуб-Ибикус краткий…
Записали?
— Кажется, записал, — сказал я. — Получилось — Вий.
— Кто?
— Вий!
— У вас что, полипы? Не понимаю!
— Владимир! Иван! Иван краткий!
— Так. Повторите телефонограмму.
Я повторил.
— Правильно. Передала Онучкина. Кто принял?
— Привалов.
— С приветом, Привалов! Давно служишь?
— Собачки служат, — сердито сказал я. — Я работаю.
— Ну-ну, работай. На слете встретимся.
Раздались гудки. Я повесил трубку и вернулся в комнату. Утро было
прохладное, я торопливо сделал зарядку и оделся. Происходящее казалось
мне чрезвычайно любопытным. Телефонограмма странно ассоциировалась в
моем сознании с ночными событиями, хотя я представления не имел, каким
образом.
Впрочем, кое-какие идеи уже приходили мне в голову, и
воображение мое было возбуждено.
Все, чему мне случилось быть здесь свидетелем, не было мне
совершенно незнакомым, о подобных случаях я где-то что-то читал и теперь
вспомнил, что поведение людей, попадавших в аналогичные обстоятельства,
всегда представлялось мне необычайно, раздражающе нелепым. Вместо того
чтобы полностью использовать увлекательные перспективы, открывшиеся для
них счастливым случаем, они пугались, старались вернуться в обыденное.
Какой-то герой даже заклинал читателей держаться подальше от завесы,
отделяющей наш мир от неведомого, пугая духовными и физическими
увечьями. Я еще не знал, как развернутся события, но уже был готов с
энтузиазмом окунуться в них.
Бродя по комнате в поисках ковша или кружки, я продолжал
рассуждать. Эти пугливые люди, думал я, похожи на некоторых
ученых-экспериментаторов, очень упорных, очень трудолюбивых, но начисто
лишенных воображения и поэтому очень осторожных. Получив нетривиальный
результат, они шарахаются от него, поспешно объясняют его нечистотой
эксперимента и фактически уходят от нового, потому что слишком сжились
со старым, уютно уложенным в пределы авторитетной теории. Я уже
обдумывал кое-какие эксперименты с книгой-перевертышем (она по-прежнему
лежала на подоконнике и была теперь «Последним изгнанником» Олдриджа), с
говорящим зеркалом и с цыканьем. У меня было несколько вопросов к коту
Василию, да и русалка, живущая на дубе, представляла определенный
интерес, хотя временами мне казалось, что она-то мне все-таки
приснилась. Я ничего не имею против русалок, но не представляю себе, как
они могут лазить по деревьям… хотя, с другой стороны, чешуя?..
Ковшик я нашел на кадушке под телефоном, но воды в кадушке не
оказалось, и я направился к колодцу. Солнце поднялось уже довольно
высоко. Где-то гудели машины, послышался милицейский свисток, в небе с
солидным гулом проплыл вертолет. Я подошел к колодцу и, с
удовлетворением обнаружив на цепи мятую жестяную бадью, стал
раскручивать ворот. Бадья, постукивая о стены, пошла в черную глубину,
раздался плеск, цепь натянулась. Я крутил ворот и смотрел на свой
«Москвич». У машины был усталый, запыленный вид, ветровое стекло было
заляпано разбившейся о него вдребезги мошкарой. «Надо будет воды долить
в радиатор, — подумал я. — И вообще…»
Бадья показалась мне очень тяжелой. Когда я поставил ее на сруб, из
воды высунулась огромная щучья голова, зеленая и вся какая-то замшелая.
Я отскочил.
— Опять на рынок поволочешь? — сильно окая, сказала щука. Я
ошарашенно молчал.