Понедельник начинается в субботу

При этом он мурлыкал песенку на популярный некогда мотив:

Мы не Декарты, не Ньютоны мы,
Для нас наука — темный лес
Чудес.
А мы нормальные астрономы — да!
Хватаем звездочки с небес…

Я никогда раньше не слыхал, чтобы дубли пели. Но от Витькиного
дубля можно было ожидать всего. Я помню одного Витькиного дубля, который
осмеливался препираться по поводу неумеренного расхода психоэнергии с
самим Модестом Матвеевичем. А ведь Модеста Матвеевича даже сотворенные
мною чучела без рук, без ног боялись до судорог, по-видимому,
инстинктивно.
Справа от дубля, в углу, стоял под брезентовым чехлом двухходовой
транслятор ТДХ-80Е, убыточное изделие Китежградского завода маготехники.
Рядом с лабораторным столом, в свете трех рефлекторов, блестел штопаной
кожей мой старый знакомец — диван. На диван была водружена детская
ванна с водой, в ванне брюхом вверх плавал дохлый окунь. Еще в
лаборатории были стеллажи, заставленные приборами, а у самой двери
стояла большая, зеленого стекла четвертная бутыль, покрытая пылью. В
бутыли находился опечатанный джинн, можно было видеть, как он там
шевелится, посверкивая глазками.
Витькин дубль перестал рассматривать гомеостат, сел на диван рядом
с ванной и, уставясь тем же окаменелым взглядом на дохлую рыбу, пропел
следующий куплет:

В целях природы обуздания,
В целях рассеять неученья
Тьму
Берем картину мирозданья — да!
И тупо смотрим, что к чему…

Окунь пребывал без изменений. Тогда дубль засунул руку глубоко в
диван и принялся, сопя, что-то там с трудом поворачивать.
Диван был транслятором. Он создавал вокруг себя М-поле,
преобразующее, говоря просто, реальную действительность в
действительность сказочную. Я испытал это на себе в памятную ночь на
хлебах у Наины Киевны, и спасло меня тогда только то, что диван работал
в четверть силы, иначе я проснулся бы каким-нибудь мальчиком с пальчик в
сапогах.

Для Магнуса Редькина диван был возможным вместилищем искомого
Белого Тезиса. Для Модеста Матвеевича — музейным экспонатом инвентарный
номер 1123, к разбазариванию запрещенным. Для Витьки это был инструмент
номер один. Поэтому Витька крал диван каждую ночь, Магнус Федорович из
ревности доносил об этом завкадрами товарищу Демину, а деятельность
Модеста Матвеевича сводилась к тому, чтобы все это прекратить. Витька
крал диван до тех пор, пока не вмешался Янус Полуэктович, которому в
тесном взаимодействии с Федором Симеоновичем и при активной поддержке
Жиана Жиакомо, опираясь на официальное письмо Президиума Академии наук
за личными подписями четырех академиков, удалось-таки полностью
нейтрализовать Редькина и слегка потеснить с занимаемых позиций Модеста
Матвеевича. Модест Матвеевич объявил, что он, как лицо материально
ответственное, не желает ни о чем слышать, и что желает он, чтобы диван
инвентарный номер 1123 находился в специально отведенном для него,
дивана, помещении. А ежели этого не будет, сказал Модест Матвеевич
грозно, то пусть все, до академиков включительно, пеняют на себя. Янус
Полуэктович согласился пенять на себя, Федор Симеонович тоже, и Витька
быстренько перетащил диван в свою лабораторию.
Витька был серьезный работник, не то что шалопаи из отдела
Абсолютного Знания, и намеревался превратить всю морскую и океанскую
воду нашей планеты в живую воду. Пока он, правда, находился в стадии
эксперимента. Окунь в ванне зашевелился и перевернулся брюхом вниз.
Дубль убрал руку из дивана. Окунь апатично пошевелил плавниками, зевнул,
завалился набок.
— С-скотина, — сказал дубль с выражением.
Я сразу насторожился. Это было сказано эмоционально. Никакой
лабораторный дубль не мог бы так сказать. Дубль засунул руки в карманы,
медленно поднялся и увидел меня. Несколько секунд мы смотрели друг на
друга. Потом я ехидно осведомился:
— Работаем?
Дубль тупо смотрел на меня.
— Ну брось, брось, — сказал я. — Все ясно.
Дубль молчал. Он стоял как каменный и не мигал.
— Ну, вот что, — сказал я. — Сейчас пол-одиннадцатого. Даю тебе
десять минут. Все прибери, выброси эту дохлятину и беги танцевать. А уж
обесточу я сам.
Дубль вытянул губы дудкой и начал пятиться. Он пятился очень
осторожно, обогнул диван и встал так, чтобы между нами был лабораторный
стол. Я демонстративно посмотрел на часы. Дубль пробормотал заклинание,
на столе появился «мерседес», авторучка и стопка чистой бумаги. Дубль,
согнув колени, повис в воздухе и стал что-то писать, время от времени
опасливо на меня поглядывая. Это было очень похоже, и я даже
засомневался. Впрочем, у меня было верное средство выяснить правду.
Дубли, как правило, совершенно нечувствительны к боли.

Впрочем, у меня было верное средство выяснить правду.
Дубли, как правило, совершенно нечувствительны к боли. Пошарив в
кармане, я извлек маленькие острые клещи и, выразительно пощелкивая ими,
стал приближаться к дублю. Дубль перестал писать. Пристально поглядев
ему в глаза, я скусил клещами шляпку гвоздя, торчащую из стола и сказал:
— Н-н-ну?
— Чего ты ко мне пристал? — осведомился Витька. — Видишь ведь,
что человек работает.
— Ты же дубль, — сказал я. — Не смей со мной разговаривать.
— Убери клещи, — сказал он.
— А ты не валяй дурака, — сказал я. — Тоже мне дубль.
Витька сел на край стола и устало потер уши.
— Ничего у меня сегодня не получается, — сообщил он. — Дурак я
сегодня. Дубля сотворил — получился какой-то уж совершенно безмозглый.
Все ронял, на умклайдет сел, животное… Треснул я его по шее, руку
отбил… И окунь дохнет систематически.
Я подошел к дивану и заглянул в ванну.
— А что с ним?
— А я откуда знаю?..
— Где ты его взял?
— На рынке.
Я поднял окуня за хвост.
— А чего ты хочешь? Обыкновенная снулая рыбка.
— Дубина, — сказал Витька. — Вода-то живая…
— А-а, — сказал я и стал соображать, что бы ему посоветовать.
Механизм действия живой воды я представлял себе крайне смутно. В
основном по сказке об Иване-царевиче и Сером Волке.
Джинн в бутыли двигался и время от времени принимался протирать
ладошкой стекло, запыленное снаружи.
— Протер бы бутыль, — сказал я, ничего не придумав.
— Что?
— Пыль с бутылки сотри. Скучно же ему там.
— Черт с ним, пусть скучает, — рассеянно сказал Витька. Он снова
засунул руку в диван и снова повернул там что-то. Окунь ожил.
— Видал? — сказал Витька. — Когда даю максимальное напряжение —
все в порядке.
— Экземпляр неудачный, — сказал я наугад.
Витька вынул руку из дивана и уставился на меня.
— Экземпляр… — сказал он. — Неудачный… — Глаза его стали
как у дубля. — Экземпляр экземпляру люпус эст…*
————————————————————————
* От латинской пословицы «человек человеку — волк».
————————————————————————
— Потом он, наверное, мороженый, — сказал я, осмелев.
Витька меня не слушал.
— Где бы рыбу взять? — сказал он, озираясь и хлопая себя по
карманам. — Рыбочку бы…
— Зачем? — спросил я.
— Верно, — сказал Витька. — Зачем? Раз нет другой рыбы, —
рассудительно произнес он, — почему бы не взять другую воду? Верно?
— Э, нет, — возразил я.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74