— Наина Киевна, — сказал я истово, — вы меня спасли от голодной
смерти.
— Поел? — сказала Наина Киевна как-то неприветливо.
— Великолепно поел. Огромное вам спасибо! Вы себе представить не
можете…
— Чего уж тут не представить, — перебила она уже совершенно
раздраженно. — Поел, говорю? Ну и давай сюда тарелку… Тарелку,
говорю, давай!
— По… пожалуйста, — проговорил я.
— «Пожалуйста, пожалуйста»… Корми тут вас за пожалуйста…
— Я могу заплатить, — сказал я, начиная сердиться.
— «Заплатить, заплатить»… — Она пошла к двери. — А ежели за
это и не платят вовсе? И нечего врать было…
— То есть как это — врать?
— А так вот и врать! Сам говорил, что цыкать не будешь…— Она
замолчала и скрылась за дверью.
«Что это она? — подумал я. Странная какая-то бабка… Может быть,
она вешалку заметила?» Было слышно, как она скрипит пружинами, ворочаясь
на кровати и недовольно ворча. Потом она запела негромко на какой-то
варварский мотив: «Покатаюся, поваляюся, Ивашкиного мяса поевши…» Из
окна потянуло ночным холодом. Я поежился, поднялся, чтобы вернуться на
диван, и тут меня осенило: дверь я перед сном запирал. В растерянности я
подошел к двери и протянул руку, чтобы проверить щеколду, но едва пальцы
мои коснулись холодного железа, как все поплыло у меня перед глазами.
Оказалось, что я лежу на диване, уткнувшись носом в подушку, и пальцами
ощупываю холодное бревно стены.
Некоторое время я лежал, обмирая, пока не осознал, что где-то рядом
храпит старуха и в комнате разговаривают. Кто-то наставительно вещал
вполголоса:
— Слон есть самое большое животное из всех живущих на земле. У
него на рыле есть большой кусок мяса, который называется хоботом потому,
что он пуст и протянут, как труба. Он его вытягивает и сгибает всякими
образами и употребляет его вместо руки…
Холодея от любопытства, я осторожно повернулся на правый бок. В
комнате было по-прежнему пусто. Голос продолжал еще более наставительно:
— Вино, употребляемое умеренно, весьма хорошо для желудка; но
когда пить его слишком много, то производит пары, унижающие человека до
степени несмысленных скотов. Вы иногда видели пьяниц и помните еще то
справедливое отвращение, которое вы к ним возымели…
Я рывком поднялся и спустил ноги с дивана. Голос умолк. Мне
показалось, что говорили откуда-то из-за стены. В комнате все было
по-прежнему, даже вешалка, к моему удивлению, висела на месте. И к моему
удивлению, мне опять очень хотелось есть.
— Тинктура экс витро антимонии, — провозгласил вдруг голос. Я
вздрогнул. — Магифтериум антимон ангелий салаэ. Бафилии олеум витри
антимонии алекситериум антимониалэ! — Послышалось явственное хихиканье.
— Вот ведь бред какой! — сказал голос и продолжал с завыванием: —
Вскоре очи сии, еще не отверзаемые, не узрят более солнца, но не попусти
закрыться оным без благоутробного извещения о моем прощении и
блаженстве.
.. Сие есть «Дух или Нравственные Мысли Славного Юнга,
извлеченные из нощных его размышлений». Продается в Санкт-Петербурге и в
Риге в книжных лавках Свешникова по два рубля в папке. — Кто-то
всхлипнул. — Тоже бредятина, — сказал голос и произнес с выражением:
Чины, краса, богатства,
Сей жизни все приятства,
Летят, слабеют, исчезают,
О тлен, и щастье ложно!
Заразы сердце угрызают,
А славы удержать не можно…
Теперь я понял, где говорили. Голос раздавался в углу, где висело
туманное зеркало.
— А теперь, — сказал голос, — следующее. «Все — единое Я, это Я
— мировое Я. Единение с неведением, происходящее от затмения света, Я
исчезает с развитием духовности».
— А эта бредятина откуда? — спросил я. Я не ждал ответа. Я был
уверен, что сплю.
— Изречения из «Упанишад», — ответил с готовностью голос.
— А что такое «Упанишады»? — Я уже не был уверен, что сплю.
— Не знаю, — сказал голос.
Я встал и подошел к зеркалу. Я не увидел своего
отражения. В мутном стекле отражалась занавеска, угол печи и вообще
много вещей. Но меня в нем не было.
— В чем дело? — спросил голос. — Есть вопросы?
— Кто это говорит? — спросил я, заглядывая за зеркало. За
зеркалом было много пыли и дохлых пауков. Тогда я указательным пальцем
нажал на левый глаз. Это было старинное правило распознавания
галлюцинаций, которое я вычитал в увлекательной книге В. В. Битнера
«Верить или не верить?». Достаточно надавить пальцем на глазное яблоко,
и все реальные предметы — в отличие от галлюцинаций — раздвоятся.
Зеркало раздвоилось, и в нем появилось мое отражение — заспанная,
встревоженная физиономия. По ногам дуло. Поджимая пальцы, я подошел к
окну и выглянул.
За окном никого не было, не было даже дуба. Я протер глаза и снова
посмотрел. Я отчетливо видел прямо перед собой замшелый колодезный сруб
с воротом, ворота и свою машину у ворот. «Все-таки сплю»,— успокоенно
подумал я. Взгляд мой упал на подоконник, на растрепанную книгу. В
прошлом сне это был третий том «Хождения по мукам», теперь на обложке я
прочитал: «П. И. Карпов. Творчество душевнобольных и его влияние на
развитие науки, искусства и техники».