Понедельник начинается в субботу

На воротах умащивался,
пристраиваясь поудобнее, гигантский — я таких никогда не видел —
черно-серый с разводами кот. Усевшись, он сыто и равнодушно посмотрел на
меня желтыми глазами. «Кис-кис-кис», — сказал я машинально. Кот вежливо
и холодно разинул зубастую пасть, издал сиплый горловой звук, а затем
отвернулся и стал смотреть внутрь двора. Оттуда, из-за забора, голос
горбоносого произнес:
— Василий, друг мой, разрешите вас побеспокоить.
Завизжал засов. Кот поднялся и бесшумно канул во двор. Ворота
тяжело закачались, раздался ужасающий скрип и треск, и левая воротина
медленно отворилась. Появилось красное от натуги лицо горбоносого.
— Благодетель! — позвал он. — Заезжайте!
Я вернулся в машину и медленно въехал во двор. Двор был обширный, в
глубине стоял дом из толстых бревен, а перед домом красовался
приземистый необъятный дуб, широкий, плотный, с густой кроной,
заслоняющей крышу. От ворот к дому, огибая дуб, шла дорожка, выложенная
каменными плитами. Справа от дорожки был огород, а слева, посередине
лужайки, возвышался колодезный сруб с воротом, черный от древности и
покрытый мохом.
Я поставил машину в сторонке, выключил двигатель и вылез. Бородатый
Володя тоже вылез и, прислонив ружье к борту, стал прилаживать рюкзак.
— Вот вы и дома, — сказал он.
Горбоносый со скрипом и треском затворял ворота, я же, чувствуя
себя довольно неловко, озирался, не зная, что делать.
— А вот и хозяйка! — вскричал бородатый. — По здорову ли, баушка
Наина свет Киевна!
Хозяйке было, наверное, за сто. Она шла к нам медленно, опираясь на
суковатую палку, волоча ноги в валенках с галошами. Лицо у нее было
темно-коричневое; из сплошной массы морщин выдавался вперед и вниз нос,
кривой и острый, как ятаган, а глаза были бледные, тусклые, словно бы
закрытые бельмами.
— Здравствуй, здравствуй, внучек, — произнесла она неожиданно
звучным басом. — Это, значит, и будет новый программист? Здравствуй,
батюшка, добро пожаловать!..
Я поклонился, понимая, что нужно помалкивать. Голова бабки поверх
черного пухового платка, завязанного под подбородком, была покрыта
веселенькой капроновой косынкой с разноцветными изображениями Атомиума и
с надписями на разных языках: «Международная выставка в Брюсселе». На
подбородке и под носом торчала редкая седая щетина. Одета была бабка в
ватную безрукавку и черное суконное платье.
— Таким вот образом, Наина Киевна! — сказал горбоносый, подходя и
обтирая с ладоней ржавчину. — Надо нашего нового сотрудника устроить на
две ночи. Позвольте вам представить… м-м-м…
— А не надо, — сказала старуха, пристально меня рассматривая. —
Сама вижу. Привалов Александр Иванович, одна тысяча девятьсот тридцать
восьмой, мужской, русский, член ВЛКСМ, нет, нет, не участвовал, не был,
не имеет, а будет тебе, алмазный, дальняя дорога и интерес в казенном
доме, а бояться тебе, бриллиантовый, надо человека рыжего, недоброго, а
позолоти ручку, яхонтовый.

..
— Гхм! — громко сказал горбоносый, и бабка осеклась.
Воцарилось неловкое молчание.
— Можно звать просто Сашей… — выдавил я из себя заранее
приготовленную фразу.
— И где же я его положу? — осведомилась бабка.
— В запаснике, конечно, — несколько раздраженно сказал
горбоносый.
— А отвечать кто будет?
— Наина Киевна!.. — раскатами провинциального трагика взревел
горбоносый, схватил старуху под руку и поволок к дому. Было слышно, как
они спорят: «Ведь мы уже договорились!..» — «…А ежели он что-нибудь
стибрит?..» — «Да тише вы! Это же программист, понимаете? Комсомолец!
Ученый!..» — «А ежели он цыкать будет?..»
Я стесненно повернулся к Володе. Володя хихикал.
— Неловко как-то, — сказал я.
— Не беспокойтесь, все будет отлично…
Он хотел сказать еще что-то, но тут бабка дико заорала:
— А диван-то, диван!..
Я вздрогнул и сказал:
— Знаете, я, пожалуй, поеду, а?
— Не может быть и речи! — решительно сказал Володя. — Все
уладится. Просто бабке нужна мзда, а у нас с Романом нет наличных.
— Я заплачу, — сказал я. Теперь мне очень хотелось уехать:
терпеть не могу этих житейских коллизий.
Володя замотал головой.
— Ничего подобного. Вон он уже идет. Все в порядке.
Горбоносый Роман подошел к нам, взял меня за руку и сказал:
— Ну, все устроилось. Пошли.
— Слушайте, неудобно как-то, — сказал я. — Она в конце концов не
обязана…
Но мы уже шли к дому.
— Обязана, обязана, — приговаривал Роман.
Обогнув дуб, мы подошли к заднему крыльцу. Роман толкнул обитую
дерматином дверь, и мы оказались в прихожей, просторной и чистой, но
плохо освещенной. Старуха ждала нас, сложив руки на животе и поджав
губы. При виде нас она мстительно пробасила:
— А расписочку чтобы сейчас же!.. Так, мол, и так: принял, мол,
то-то и то-то от такой-то, каковая сдала вышеуказанное
нижеподписавшемуся…
Роман тихонько взвыл, и мы вошли в отведенную мне комнату. Это было
прохладное помещение с одним окном, завешенным ситцевой занавесочкой.
Роман сказал напряженным голосом:
— Располагайтесь и будьте как дома.
Старуха из прихожей сейчас же ревниво осведомилась:
— А зубом они не цыкают?
Роман, не оборачиваясь, рявкнул:
— Не цыкают! Говорят вам — зубов нет.
— Тогда пойдем расписочку напишем…
Роман поднял брови, закатил глаза, оскалил зубы и потряс головой,
но все-таки вышел.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74