Видел я сам, как, подобравши черные платья,
Шла босая Канидия, простоволосая, с воем,
С ней и Сагана, постарше годами, и бледные обе.
Страшны были на вид. Тут начали землю ногтями
Обе рыть и черного рвать зубами ягненка…
Седовласый, весь сморщившись, подошел к зеркалу, запустил в него
руку по плечо и чем-то щелкнул. Зеркало замолчало.
— Так, — сказал седовласый. — Вопрос о вашей группе мы тоже
решим на совете. А вы… — По лицу его было видно, что он забыл
имя-отчество Корнеева, — вы пока воздержитесь… э… от посещения
музея.
С этими словами он вышел из комнаты. Через дверь.
— Добились своего, — сказал Корнеев сквозь зубы, глядя на Модеста
Матвеевича.
— Разбазаривать не дам, — коротко ответил тот, засовывая во
внутренний карман записную книжку.
— Разбазаривать! — сказал Корнеев. — Плевать вам на все это. Вас
отчетность беспокоит. Лишнюю графу вводить неохота.
— Вы это прекратите, — сказал непреклонный Модест Матвеевич. —
Мы еще назначим комиссию и посмотрим, не повреждена ли реликвия…
— Инвентарный номер одиннадцать двадцать три, — вполголоса
добавил Роман.
— В таком вот аксепте, — величественно произнес Модест Матвеевич,
повернулся и увидел меня.
— А вы что здесь делаете? — осведомился он. — Почему это вы
здесь спите?
— Я… — начал я.
— Вы спали на диване, — провозгласил ледяным тоном Модест, сверля
меня взглядом контрразведчика. — Вам известно, что это прибор?
— Нет, — сказал я. — То есть теперь известно, конечно.
— Модест Матвеевич! — воскликнул горбоносый Роман. — Это же наш
новый программист, Саша Привалов!
— А почему он здесь спит? Почему не в общежитии?
— Он еще не зачислен, — сказал Роман, обнимая меня за талию.
— Тем более!
— Значит, пусть спит на улице? — злобно спросил Корнеев.
— Вы это прекратите, — сказал Модест. — Есть общежитие, есть
гостиница, а здесь музей, госучреждение. Если все будут спать в
музеях… Вы откуда?
— Из Ленинграда, — сказал я мрачно.
— Вот если я приеду в Ленинград и пойду спать в Эрмитаж?
— Пожалуйста, — сказал я, пожимая плечами.
Роман все держал меня за талию.
— Модест Матвеевич, вы совершенно правы, непорядок, но сегодня он
будет ночевать у меня.
— Это другое дело. Это пожалуйста, — великодушно разрешил Модест.
Он хозяйским взглядом окинул комнату, увидел отпечатки на потолке и
сразу же посмотрел на мои ноги. К счастью, я был босиком.
— В таком вот аксепте, — сказал он, поправил рухлядь на вешалке и
вышел.
— Д-дубина, — выдавил из себя Корнеев. — Пень. — Он сел на
диван и взялся за голову. — Ну их всех к черту. Сегодня же ночью опять
утащу.
— Спокойно, — ласково сказал Роман. — Ничего страшного. Нам
просто немножко не повезло. Ты заметил, какой это Янус?
— Ну? — сказал Корнеев безнадежно. — Это же А-Янус.
Корнеев поднял голову.
— И какая разница?
— Огромная, — сказал Роман и подмигнул. — Потому что У-Янус
улетел в Москву. И в частности — по поводу этого дивана. Понял,
расхититель музейных ценностей?
— Слушай, ты меня спасаешь, — сказал Корнеев, и я впервые увидел,
как он улыбается.
— Дело в том, Саша, — сказал Роман, обращаясь ко мне, — что у
нас идеальный директор. Он один в двух лицах. Есть А-Янус Полуэктович и
У-Янус Полуэктович. У-Янус — это крупный ученый международного класса.
Что же касается а-Януса, то это довольно обыкновенный администратор.
— Близнецы? — осторожно спросил я.
— Да нет, это один и тот же человек. Только он один в двух лицах.
— Ясно, — сказал я и стал надевать ботинки.
— Ничего, Саша, скоро все узнаешь, — сказал Роман ободряюще.
Я поднял голову.
Я поднял голову.
— То есть?
— Нам нужен программист, — проникновенно сказал Роман.
— Мне очень нужен программист, — сказал Корнеев, оживляясь.
— Всем нужен программист, — сказал я, возвращаясь к ботинкам. —
И прошу без гипноза и всяких там заколдованных мест.
— Он уже догадывается, — сказал Роман.
Корнеев хотел что-то сказать, но за окном грянули крики.
— Это не наш пятак! — кричал Модест.
— А чей же это пятак?
— Я не знаю, чей это пятак! Это не мое дело! Это ваше дело —
ловить фальшивомонетчиков, товарищ сержант!..
— Пятак изъят у некоего гражданина Привалова, каковой проживает
здесь у вас, в изнакурноже!..
— Ах, у Привалова? Я сразу подумал, что он ворюга!
Укоризненный голос А-Януса произнес:
— Ну-ну, Модест Матвеевич!..
— Нет, извините, Янус Полуэктович! Этого нельзя так оставить!
Товарищ сержант, пройдемте!.. Он в доме… Янус Полуэктович, встаньте у
окна, чтобы он не выскочил! Я докажу! Я не позволю бросать тень на
товарища Горыныч!..
У меня нехорошо похолодело внутри. Но Роман уже оценил положение.
Он схватил с вешалки засаленный картуз и нахлобучил мне на уши.
Я исчез.
Это было очень странное ощущение. Все осталось на месте, все, кроме
меня. Но Роман не дал мне насытиться новыми переживаниями.
— Это кепка-невидимка, — прошипел он. — Отойди в сторонку и
помалкивай.
Я на цыпочках отбежал в угол и сел под зеркало. В ту же секунду в
комнату ворвался возбужденный Модест, волоча за рукав юного сержанта
Ковалева.
— Где он? — завопил Модест, озираясь.
— Вот, — сказал Роман, показывая на диван.
— Не беспокойтесь, стоит на месте, — добавил Корнеев.
— Я спрашиваю, где этот ваш… программист?
— Какой программист? — удивился Роман.
— Вы это прекратите, — сказал Модест. — Здесь был программист.
Он стоял в брюках и без ботинок.
— Ах, вот что вы имеете в виду, — сказал Роман. — Но мы же
пошутили, Модест Матвеевич, не было здесь никакого программиста. Это
было просто… — Он сделал какое-то движение руками, и посередине
комнаты возник человек в майке и в джинсах. Я видел его со спины и
ничего сказать о нем не могу, но юный Ковалев покачал головой и сказал:
— Нет, это не он.
Модест обошел призрак кругом, бормоча:
— Майка… Штаны… Без ботинок… Он! Это он.
Призрак исчез.