— Какое? — спросил Эдик.
Корнеев немедленно процитировал:
— «Я хочу построить дачу. Где? Вот главная задача! Только местный
комитет не дает пока ответ». Было? Признавайтесь!
— Мало ли что, — сказал я. — У Пушкина тоже были неудачные
стихи. Их даже в школьных хрестоматиях не полностью публикуют.
— А я знаю, — сказал Дрозд.
Роман повернулся к нему.
— У нас будет сегодня заголовок или нет?
— Будет, — сказал Дрозд. — Я уже букву «К» нарисовал.
— Какую «К»? При чем здесь «К»?
— А что, не надо было?
— Я сейчас умру, — сказал Роман. — Газета называется «За
передовую магию». Покажи мне там хоть одну букву «К»!
Дрозд уставясь в стену, пошевелил губами.
— Как же так? — сказал он наконец. — Откуда же я взял букву «К»?
Была же буква «К»!
Роман рассвирепел и приказал Почкину разогнать всех по местам. Меня
со Стеллой отдали под команду Корнеева. Дрозд лихорадочно принялся
переделывать букву «К» в стилизованную букву «З». Эдик Амперян пытался
улизнуть с психоэлектрометром, но был схвачен, скручен и брошен на
починку пульверизатора, необходимого для создания звездного неба. Потом
пришла очередь самого Почкина. Роман приказал перепечатывать заметки на
машинке с одновременной правкой стиля и орфографии. Сам Роман принялся
расхаживать по лаборатории.
Некоторое время работа кипела. Мы успели сочинить и забраковать ряд
вариантов на банную тему: «В нашей бане завсегда льет холодная вода»,
«Кто до чистоты голодный, не удовлетворится водой холодной», «В
институте двести душ, все хотят горячий душ» — и так далее. Корнеев
безобразно ругался, как настоящий литературный критик. «Учитесь у
Пушкина! — втолковывал он нам. — Или хотя бы у Почкина. Рядом с вами
сидит гений, а вы не способны даже подражать ему… «Вот по дороге едет
ЗИЛ, и я им буду задавим…» Какая физическая сила заключена в этих
строках! Какая ясность чувства!» Мы неумело отругивались. Саня Дрозд
дошел до буквы «И» в слове «передовую». Эдик починил пульверизатор и
опробовал его на Романовых конспектах. Володя Почкин, изрыгая проклятья,
искал на машинке букву «Ц». Все шло нормально. Потом Роман вдруг сказал:
— Сашка, глянь-ка сюда.
Я посмотрел. Попугай с поджатыми лапками лежал под весами, и глаза
его были затянуты белесоватой пленкой, а хохолок обвис.
— Помер, — сказал Дрозд жалостливо.
Мы снова столпились около попугая. У меня не было никаких особенных
мыслей в голове, а если и были, то где-то в подсознании, но я протянул
руку, взял попугая и осмотрел его лапы. И сейчас же Роман спросил меня:
— Есть?
— Есть, — сказал я.
На черной поджатой лапке было колечко из белого металла, и на
колечке было выгравировано: «Фотон» — и стояли цифры: «190573». Я
растерянно поглядел на Романа. Наверное, у нас с ним был необычный вид,
потому что Витька Корнеев сказал:
— А ну, рассказывайте, что вам известно.
— Расскажем? — спросил Роман.
— Бред какой-то, — сказал я. — Фокусы, наверное. Это
какие-нибудь дубли.
Роман снова внимательно осмотрел трупик.
— Да нет, — сказал он. — В том-то все и дело. Это не дубль. Это
самый что ни на есть оригинальный оригинал.
— Дай посмотреть, — сказал Корнеев.
Втроем с Володей Почкиным и Эдиком они тщательнейшим образом
исследовали попугая и единогласно объявили, что это не дубль и что они
не понимают, почему это нас так трогает. «Возьмем, скажем, меня, —
предложил Корнеев. — Я вот тоже не дубль. Почему это вас не поражает?»
Тогда Роман оглядел сгорающую от любопытства Стеллу, открывшего рот
Володю Почкина, издевательски улыбающегося Витьку и рассказал им про все
— про то, как позавчера он нашел в электрической печи зеленое перо и
бросил его в корзину для мусора; и про то, как этого пера в корзине не
оказалось, но зато на столе (на этом самом столе) объявился мертвый
попугай, точная копия вот этого, и тоже не дубль; и про то, что Янус
попугая узнал, пожалел и сжег в упомянутой выше электрической печи, а
пепел зачем-то выбросил в форточку.
Некоторое время никто ничего не говорил. Дрозд, рассказом Романа
заинтересовавшийся слабо, пожимал плечами. На лице его было явственно
видно, что он не понимает, из-за чего горит сыр-бор, и что, по его
мнению, в этом учреждении случаются штучки и похлеще. Стеллочка тоже
казалась разочарованной. Но тройка магистров поняла все очень хорошо, и
на лицах их читался протест. Корнеев решительно сказал:
— Врете. Причем неумело.
— Это все-таки не тот попугай, — сказал вежливый Эдик. — Вы,
наверное, ошиблись.
— Да тот, — сказал я. — Зеленый, с колечком.
— Фотон? — спросил Володя Почкин прокурорским голосом.
— Фотон. Янус его Фотончиком называл.
— А цифры? — спросил Володя.
— И цифры.
— Цифры те же? — спросил Корнеев грозно.
— По-моему, те же, — ответил я нерешительно, оглядываясь на
Романа.
— А точнее? — потребовал Корнеев. Он прикрыл красной лапой
попугая. — Повтори, какие тут цифры?
— Девятнадцать… — сказал я. — Э-э…ноль два, что ли?
Шестьдесят три.
Корнеев заглянул под ладонь.
— Врешь, — сказал он. — Ты? — обратился он к Роману.